Читать онлайн книгу "Участковая, плутовка и девушка-генерал"

Участковая, плутовка и девушка-генерал
Василий Боярков


Во время специальной военной операции, недалеко от стратегической воинской части… Государственный лесничий подвергается внезапному нападению, страшному и ужасному, до крайности необычному: в его загородный дом проникает бесчисленное количество ядовитых гадюк. Поразительное дело, они убивают одного хозяина, а девятилетнюю дочку и молодую жену оставляют живыми. Что за странное явление случилось в одном из наиболее важных районов России: – Проявление потусторонних, мистических сил? – Разведывательное вторжение инопланетных захватчиков? – Чётко спланированная вражеская диверсия, сопряжённая с испытанием секретного биологического оружия? В произошедших событиях предстоит разобраться трём молоденьким девушкам, разным и по возрасту, и по социальному статусу.





Василий Боярков

Участковая, плутовка и девушка-генерал





Пролог


В самый разгар специальной военной операции…

Тёмная, глухая, мрачная ночь. Вокруг не слышно ни пения птиц, ни шелеста листьев, ни дуновения ветра. Невдалеке виднеется маленький населённый пункт, состоящий из трёх непродолжительных улиц. Обычно он освещается двумя фонарями – сегодня на разнотипные одноэтажные домики падает дополнительный свет, исходящий от кроваво-багряной луны. Вокруг стоит благоговейная тишина; не слышится ни единого лишнего звука. Усталые жители беззаботно и беззастенчиво спят; они привыкли к размеренному течению жизни и не ожидают от дикой природы ни зловещего, ни рокового подвоха.

Вдруг! От северо-восточного леска, отстоящего на расстоянии четверти сухопутной мили, улавливается некое шевеление. Хотя оно едва различается, но необычайно пугает и заставляет тревожно напрячься. Невыразимый испуг в первую очередь настигает сторожевых собак, разношёрстных и разномастных; они обязаны предупреждать уснувших хозяев о любой, внезапно случившейся, неприятности. По-видимому, в настоящем случае они не желают сталкиваться с таинственной неизвестностью и благоразумно предпочитают отмалчиваться: забились по тесным, невзрачным будкам, сидят там скромно помалкивают и, единственное, отчасти тихонько поскуливают. Тем временем от лесной полосы веет непривычным, отнюдь не майским, холодом (северное полушарие находится под властью последнего весеннего месяца страшного 2023 года). Постепенно он наполняет всю прилегающую округу и заставляет домашних животных нестерпимо дрожать; их косматая шерсть неприязненно ощетинилась и топорщится на вздыбленных шкурах. Необъяснимое явление сопровождается тревожным шелестом зелёной листвы; правда, в сгустившейся темени она кажется и однотонной, и серой. Возникает странное дуновение, вроде бы лёгкое, но очень напоминающее потустороннее, гнилое, загробное. По мере приближения становится видно, что травяной ковер словно бы ожил и что он пестрит блистающими в лунном свете крохотными чешуйками. На отдалении пятидесяти метров уже понимается, что именно явилось причиной нешуточного переполоха. Пока неотвратимая опасность всё более придвигается, сельские псы боязливо жмутся к стенкам маленьких домиков и ни один из них не подаёт предупредительного сигнала «о надвигающемся немыслимом ужасе».

Первые «скользкие бойцы», представленные отрядом земноводных, «чешуйчатых пехотинцев», оказываются за пределами травяного покрова; они устремляются на твёрдую почву, укатанную колесами автомобильного транспорта. В свете кровавой луны, да пары электрических фонарей, можно отчётливо видеть, что незваные гости являются обыкновенными лесными гадюками; они в неисчислимом количестве обитают в средней части центральной России. Сейчас их насчитывается не менее тысячи, и все они двигаются в сторону одного деревенского дома; тот располагается на противоположном конце селения и представляется одним из самых добротных. Неширокая дорога, пригодная для проезда единственного транспортного средства за раз, сделалась похожей на враз оживший ковёр; он переливается чёрными, вперемежку с блестящими, красками. Пугающее бесчинство (каким бы оно не показалось необъяснимым?) перемещается в строго определённом порядке – ровными рядами и не налезая на рядом ползущего.

Целенаправленное движение продолжается вплоть до предпоследней избы, двухэтажной и респектабельной; она видится срубленной из свежеспиленных бревен и отличается модерновой новизной, исключительной прочностью, лакированным покрытием да металлической крышей; территория огораживается профильным зелёным железом. Ограждение высокое? Да. Однако оно не способно спасти от ползучих гадов, способных протиснуться во всякую, еле заметную, дырочку. Невообразимое дело! Омерзительные твари не штурмуют возникшую преграду бездумно, напропалую, а собираются вместе, окружают по круговому периметру, и, только скоординировавшись, кидаются общим, сплошным потоком. Каждый вползает в заранее намеченную промежность; она оставлена по кругу забора и обозначена невысоким проёмом, от верхнего слоя почвы не превысившим полутора сантиметров. На переброску чудного войска затрачивается чуть больше пяти минут. И вот! Вся «гадкая тысяча» оказывается на ухоженной приусадебной территории; она возделана трудолюбивыми домочадцами, оснащена дорогими приспособлениями и говорит о немалой финансовой состоятельности.

На кого же то небывалое нападение совершается? На место проживания государственного лесничего. Оно отличается утончённой изысканностью, воздвигнуто в два этажа, имеет квадратную основу и превышает сто семьдесят метров квадратных; оштукатуренный фундамент достигает не менее полуметра; дальше следует ровно подогнанное бревно, которое простирается до выпирающего откоса; металлическая крыша по внешнему виду соотносится с черепичной; пластиковые окна располагаются и с северной, и с западной стороны (что в летний период исключает жару) и насчитывают семь широких проёмов (два установлены сверху); с востока предусмотрена сплошная стена; с юга пристроена резная веранда, где находятся летний обеденный столик да четыре обыкновенных стула, обтянутых цветастой материей. И вроде как жилище считается неприступным и не обнаруживает ни маленькой щёлки, ни еле заметной огрехи, какая позволит протиснуться скользкому, дьявольски изворотливому, созданию; но… в прочной конструкции прослеживаются два слуховых окна, ведущих напрямую в подполье. Уф! Оба они заделаны мелкой железной сеткой, через которую и юркому комарику навряд ли получится просочиться (чего уж там говорить про плотных, более внушительных, гадин?)

Казалось бы, сделано всё добротно, оконные проёмы и металлические двери плотно закрыты, а во внешней части каркаса не существует ни малого повреждения. Бросаться в лобовую атаку и ломиться сквозь прочные стены? Глупо и бесполезно. Поэтому пресмыкающиеся твари сползаются к самодельному выгребному отстойнику. Он собран из пары железобетонных колец, поставленных друг на друга и углублённых на два с половиной метра; сверху они накрываются круглой, не менее прочной, крышкой, прикрытой специальным пластмассовым люком. И вот! В монтажном стыке, всего в одном, единственном, месте, наблюдается миниатюрная брешь, пригодная, чтобы протиснуться живому созданию, и узкому и продолговатому, и изворотливому и скользкому.

Обнаружив желательный путь, извивающая армия обозначается многоголосым шипением (от него сковало бы и наиболее стойкого), и маленькие чёрные змейки, одна за другой, устремляются в округлую дырочку. Поочередно они проплывают по человеческим нечистотам, вползают в канализационную трубу, перебираются в фарфоровый унитаз, а следом оказываются в обжи?тых, максимально комфортабельных, помещениях.

***

Время приближается к двенадцати ночи. В просторной детской комнате, оклеенной красочными обоями, одиноко почивает худая малышка, недавно достигшая девятилетнего возраста; она посапывает спокойно и, умилённая, чему-то радостно улыбается. Приятное личико отчасти прикрывается белокурыми прядями, волнистыми и густыми, на ночь свободно распущенными; маленький носик-пуговка невинно морщится, а выпяченные губы смачно причмокивают (видимо, ей снится чего-то хорошее, воистину безобидное?). Внезапно! Широко открываются голубые глаза, настолько глубокие, насколько могут сравниться с бескрайной Вселенной; сейчас они выглядят необычайно испуганными. Тут же и ровное дыхание значительно учащается; оно сопровождается неприятной, трусливо лихорадочной, дрожью. Нет, ей не приснилось ночного кошмара (сон она видела красочный, полностью безобидный), а сработала природная интуиция, развитая отнюдь не под детские годы: почему-то ей вдруг представилось, что вокруг сгущается необъяснимая, едва ли не сверхъестественная опасность и что впереди её ожидают ужасные, если не роковые события. Несколько минут встревоженная девчушка лежала не двигаясь. Она напряжённо вслушивалась и настойчиво пыталась понять: что именно явилось причиной необъяснимой душевной тревоги? Наконец испуганная трусиха не выдержала томившей неясности: соскочила с удобной кровати и стремглав помчалась к обоим родителям. Их спальная комната, так же как и её, располагается на втором этаже, правда, с другой стороны, в конце недлинного коридора; он соединяет отдельные помещения, упирается в крайние стены и предполагает посередине просторную ванную да разделённый сантехнический узел. Точно такой же находится снизу (предназначается для нечастых гостей); ещё там наблюдается приёмная зала, пара маленьких кладовых, просторная кухня и электрическая котельная.

Итак, девятилетняя девочка, объятая необъяснимым предчувствием, прочь устремилась от будоражившей неизвестности: выбежала из детской, прошлёпала мимо пары дверей, ведущих в уборную и помывочную, миновала подъёмную лестницу и оказалась перед последней преградой, отделявшей от неминуемого спасенья (в чудодейственной силе всемогущих родителей она нисколько не сомневалась). Ненадолго остановившись, словно в чём-нибудь усомнившись, опасливая малышка посмотрела по сторонам – и… не увидев ничего подозрительного, уверенно толкнула лакированную дверную конструкцию и решительной походкой шагнула в родительскую опочивальню.

– Папа, мама, я сильно боюсь, – обратилась она к невозмутимым родственникам, едва очутилась внутри.

Первым испуганная девчушка потеребила черноволосого молодого мужчину; он отличался тридцатипятилетним возрастом и крепким телосложением. Тот нехотя приоткрыл большие карие очи, казавшиеся чуточку грустными, и глянул на левую руку, на механические часы. Настырная дочка не унималась и продолжала пугливо настаивать:

– Мне кажется, вот-вот случится чего-то очень и очень ужасное.

– С чего ты, Машуля, взяла? – разбуженный человек обратился к белокурой красавице и назвал её ласкательным именем; не желая будить вторую родительницу, он неторопливо присел и очутился на краю двуспальной кровати, поставленной ровно посередине уютного помещения. – Вокруг стоит глубокая тишина, на улице не слышно ни одного стороннего звука – даже собаки, странное дело, сегодня не лают? – а ты взяла и нежданно-негаданно чего-то вдруг испугалась. Пойдём, я провожу тебя в «детскую». Обещаю! Проверю, всё ли вблизи нормально, да помогу тебе забыться сладкими снами, и беззаботными, и крепкими, и спокойными.

Страсть как не хотелось возвращаться в тёмную комнату, почему-то ставшую чудовищно страшной, да оставаться одной; но, делать нечего (со взрослыми не поспоришь!), пришлось безропотно подчиниться. Требовательный лесничий поднялся, выпрямился во весь могучий, истинно исполинский, рост, взялся за маленькую ладошку и, непроизвольно играя рельефной мускулатурой, направился прочь; он вознамерился оставить спящую супругу в безмятежном спокойствии – в мирном, ничем не обеспокоенном, одиночестве.

– Папа, постой! – полушёпотом проговорила встревоженная малютка, едва они приблизились к входному проёму; она застыла на месте и двумя небольшими ладошками крепко вцепилась в сильную отцовскую руку. – Ты слышишь, как будто под маминой кроватью кто-то по-тихому, но жутковато шевелится? – Машинально она быстро-быстро переместилась, осмотрительно прячась за мощные ноги и широченную спину.

Озаботившись, хозяин дома остановился, свёл к переносице густые тёмные брови, неприветливо сморщился, чем исказил чуть выпуклый нос, задумчиво выпятил мясистые губы (они скрывались под аккуратно подстриженными усами) и стал внимательно вслушиваться. В округе стояла благоговейная тишина – и только из-под двуспальной кровати доносилось лёгкое, едва уловимое, шебуршение.

– Действительно, Маша, – охваченный необъяснимой тревогой, родитель обратился по сокращённому имени, – по всей вероятности, сейчас ты права: в нашей с мамой комнате неожиданно, против нашей с ней воли, кто-то завёлся. Постой, немножечко подожди, а я возьму карманный фонарик, опущусь под кровать и воочию убежусь, кто же на маленькую девчушку нагнал навязчивый страх? По-моему, он надуманный и полностью беспричинный…

Он высвободился из несильной девчачьей хватки, оставил девятилетнюю дочку лихорадочно вздрагивать, прошёл к прикроватной тумбочке, достал миниатюрное осветительное устройство и опустился перед собственным ложем на оба колена. Не желая будить беззаботно посапывающую супругу (от их излишней активности начинающую обеспокоенно шевелиться и неприветливо выражаться), сознательный муж не зажёг светодиодный приборчик сразу; нет, сначала он пониже нагнулся (приблизился к са?мому полу), засунул голову в подкроватный проём – и… подал в пугавшее пространство благословенное электричество. И тут! Неожиданно различилось, как прямо на него уставились два чёрных зрачка, злобных и неприветливых; они не выражали ничего человеческого: ни искреннего сострадания, ни подлинной жалости, ни обыкновенного людского сочувствия. Лесничий непредумышленно вздрогнул, что не осталось незамеченным двумя голубенькими глазами, беспрестанно за ним наблюдавшими; они пристально следили за всяческим маломальским нюансом.

– Что там такое, папа? – последовал испуганный детский голос; вопрос случился естественным и задавался одним из первых. – Скажешь, что-то невероятно страшное?

– Нет, – ответил спокойный родитель, говоривший рассудительным голосом, – просто под нашу с мамой кровать забрала?сь обычная мышка-полёвка. Она и сама-то напугана несказанно, до самой последней степени, – вон юркая чертовка дрожит всем «хлюпеньким» тельцем! Поразительное дело, она не убегает, а смирно сидит, словно прикованная либо подвергнутая прямому гипнотическому воздействию. Ты спросишь: на что необъяснимое поведение внешне похоже? – продолжал озабоченный молодой человек, протягиваясь за собственной тапкой (он обзавёлся действенным инструментом, способным привести застывшую проказницу в рациональное чувство). – Помнишь мультик, повествующий про злобную кобру Нагайну? Ну, она ещё напрочь подчинила себе похожую глупую мышку, да довела её до жуткого страха, да подчинила непререкаемой воле, да так настойчиво сильно, что та ни словом ни делом не сумела ей воспротивиться…

– Да, вспоминаю, – ответила дрожавшая дочка, делая сосредоточенное лицо; для вида она немножечко поразмыслила, – а что, её тоже желает скушать страшная кобра Нагайна?

– Нет, но её непривычное поведение мне, если честно, вообще непонятно? – попытался лесной завсегдатай разъясниться не то вопросом, не то ответом; одновременно незваной гостье, застывшей в недвижимой позе, досталось широкой подошвой. – Интересно?.. – пробурчал хозяин дома, комментируя необъяснимое поведение. – Я её, значит, бью – наверное, больно? – а она не убегает, напротив, отстраняется немного в сторонку, садится на задние лапки и складывает передние в смиренной покорности, бесчувственной отрешенности – ну! совсем как послушный кролик, под играющую дудочку ведомый на жуткую бойню! Нет, здесь, точно уж, что-то не так?.. Однако, ладно, с «застывшими мышами» я разберусь гораздо позднее – глядишь, мирно спящую маму ненароком возьмём и разбудим? – сейчас же пойдём-ка в детскую комнатку, где я, как ранее обещал, уложу тебя спокойненько спать, а потом вернусь да как следует приберусь – устраню нежелательных мохнатых свидетелей, – конечно, он плоско шутил, но поступал так по строго рациональным мотивам (сводя всё в игривую прибаутку, папа пытался поднять перевозбуждённой дочурке упавшее настроение, а её основные помыслы направить на мирные сновидения).

Выбравшись из-под кровати, он водрузил домашнюю тапку на прежнее место, подхватил взволнованную дочку за маленькую ручонку и решительной походкой повёл её к выходу. Не зажигая электрический свет (в широкие окошки светил лунный багровый диск и внутри всё виделось предельно, отчётливо), глава небольшого семейства, осмотрительно осторожный, приоткрыл деревянную створку, задумчиво огляделся по сторонам, ничего опасного не увидел, позволил девятилетней малютке выйти, проследовал сам, а в окончании нехитрых мероприятий задвинул тугую дверную преграду обратно. Далее, они пошли по недлинному коридору, не превышавшему пяти с половиной метров. Внезапно! Встревоженная Маша снова вцепилась в широкую отцовскую руку и заговорщицким тоном произнесла:

– Папа, ты не чувствуешь, как будто противно воняет «какашками»? Мне кажется, внутри распространяется неприятный, тошнотно отвратительный, запах… ты ничего случайно не чуешь?

– Похоже на правду, – пришла пора озаботиться и взрослому, более разумному, человеку.

Не зная точного объяснения, он решил изменить первоначальные планы (осуществить недалёкую прогулку в абсолютной тишине и еле видимой темноте) и подошёл к белёсому выключателю, установленному меж ванной и туалетной комнатами; тот располагался напротив фигурной лестницы, соединявшей площадку нижнюю с верхней. Он как раз пускал электричество, когда снизу, с пространства первого этажа, послышалось омерзительное шипение; оно неприятно холодило горячую кровь и заставляло неосознанно трепетно вздрагивать. В тот же момент, едва яркий свет озарил площадку верхнего этажа, а следом спустился вниз, освещая паркетное половое покрытие, изумленным взглядам девятилетней малютки да рослого исполина предстало до крайности необычайное зрелище; оно не знало рационального объяснения и никем из них когда-либо в прошлом не виделось. Что оно представляло? По нижерасположенному пространству кишмя кишели неисчислимые гады; передние же из них начинали активно вползать по витой деревянной лестнице, хорошенечко лакированной и красочно разукрашенной.

– Что это, папа? – перетрусившей девчушке нет бы кричать; но… единственное, что из пересохшего горла сумелось вырваться да промолвить осипшим голосом, оказалось незатейливым, по-простому обыкновенным, вопросом.

– Не знаю, Машуля, – опешивший родитель сделался удручённым настолько, насколько даже не представлял, что в сложной, воистину непредсказуемой, ситуации надлежало разумно ответить, – ничего подобного я ранее никогда не видел. Чем столпотворение дьявольских прихвостней осмысленно объясняется – в моем понимании никак не укладывается.

В то самое время, пока ошарашенные отец и дочь пытались сообразить, что в их благоустроенном доме, всегда радушном, по чести доброжелательном, необъяснимого происходит, наиболее проворные гады достигли лестничной середины; они, как очумелые, устремлялись всё выше и выше, двигаясь с легко объяснимой целью – напасть на беспечных жителей, стоящих на незначительном возвышении. Требовалось хоть что-то предпринимать, точнее, скорее спасаться. Озадаченный оправданной мыслью, мужчина подхватил остолбеневшую дочку и машинально, не находя рационального объяснения, по-быстрому помчался в детскую комнату; однако… внутри его поджидала другая, совсем нешуточная, опасность. Она представлялась гораздо большей, если не роковой: по гладкому полу ползало не менее сотни болотных гадин, готовых к беспощадной атаке. Как они все туда попали? Уходя, перепуганная Мария прикрыла входную дверцу не до конца, что позволило первым ядовитым отрядам протиснуться в пределы спального помещения и что дало им возможность организовать внезапную, непредсказуемо лихую, засаду. Теперь вот, неосторожные обитатели сельской усадьбы очутились меж двух огней – когда и спереди и сзади шипели неисчислимые недруги, неумолимые и беспощадные, совсем непредсказуемые и вовсе небезопасные.

Первая гадюка кинулась, пока отчаявшийся родитель находился в глубоких раздумьях и совершенно не представлял, как следует поступить; оторопелый, он застыл на пороге дверного проёма, не зная, что будет лучше, – шагнуть вперёд либо попытаться пробиться назад. Лесничий успел среагировать на десять первичных бросков и мощными пинками откинул отвратительных гадин в разные стороны. Потом натренированный мужчина (недаром он долгое время проводил, занимаясь в спортивном зале) начал остервенело напрыгивать на ядовитых противниц и, наступая оголенной пятой (тапки им утерялись), добивался расщепления непрочного змеиного черепа. Каким бы он не слыл могучим и ловким, число обезумевших неприятелей превосходило его в несколько сотен раз. Неудивительно, оборонявшийся человек, откидывавший одну присосавшуюся гадюку вслед за другой, постепенно облепился ими, начиная от пят и до пояса. В какой-то момент почувствовалось, как опасный белковый яд, в неисчислимом объёме введённый под кожу, распространился по изрядно уставшему телу и как он напрочь отнял необходимые в обороне наличные силы. Потихоньку ослабевая и теряя контроль, угнетённый отец, страдавший как физически, так и морально, обессиленный, опустился на оба колена; он ничего уж не соображал и предоставил очумевшим гадам жалить в полную меру, впиваясь в мужское сильное туловище. Они кусали по всей внушительной площади и не оставили ни одного свободного места. Через пару минут, вконец посинев и сделавшись похожим на переспевшую сливу, обречённый мужчина поставил любимую дочку на пол и обессиленно повалился. Обездвиженный впрыснутым ядом, он ткнулся лицом, ну, а по прошествии коротенького мгновения, уж мёртвый, затих, молчаливо расставшись с молодой, не состоявшейся полностью, жизнью.

Может показаться и странным, и удивительным, но на застывшую малышку, погружённую в состояние нервного ступора, омерзительные гады так ни разу и не покусились – жалить не кинулись. Когда покойный родитель остался лежать, не подавая признаков жизни, ядовитое войско (словно по чьей-то негласной команде?) собра?лось единым шипевшим потоком и в строгой последовательности направилось прочь; оно удалялось из комфортабельного жилища и следовало всё тем же вонючим путем, какой использовался для массового вторжения, по-дьявольски страшного, непостижимого никакому разумному осмыслению.




Глава I. Тревожный вызов


Наутро следующего дня молодая участковая Шара?гина Владислава Васильевна, достигшая двадцатичетырёхлетнего возраста, как и обычно, прибыла на работу к половине девятого. Про неё необходимо сказать, что полицейскую деятельность неотразимой красавице довелось осуществлять в провинциальном посёлке Нежданово, что приписали её к крохотному пункту полиции и что занимаемую должность она замещала чуть менее полутора лет. Усердная и трудолюбивая, девушка успела отличиться в раскрытии и «козы?рных», и знаковых преступлений, то есть проявила себя как сотрудница целеустремленная, любознательная, дотошная, крайне напористая; из отличительных качеств особенно следует выделить несокрушимую волю, бойцовскую твёрдость характера, пытливые умственные способности. Как и всегда в последнее время, на службу эффектная брюнетка (окрас волнистых волос, спускающихся к нежным плечам, сравнивается со жгучей цыганкой) явилась в присвоенной форме, отмеченной лейтенантской символикой. Она соответствует летней одежде и включает тёмно-синюю ПШ (полушерстяную) куртку, однотонную юбку (нижним краем припо?днятую чуть выше колен), серо-голубую рубашку (увенчанную галстуком-бантом), чёрные нейлоновые колготки и привычные ботильоны (теперь, правда, демисезонные, отмеченные удобным каблуком, небольшим, а книзу немного зауженным); миловидную голову украшает форменная пилотка, по цвету сопоставимая с основным одеянием; в правой руке удерживается тонкая служебная папка. Следуя изящной походкой, где-то горделивой, а в чём-то неповторимой, она подходит к кирпичному зданию; снаружи оно окрашивается в желтоватый оттенок и передаёт квадратную, сугубо равностороннюю, форму. Бесподобная девушка, ода?ренная великолепной фигурой, останавливается перед прочной металлической дверью. По служебной привычке осматривает обшарпанную железную крышу и проверяет видимую целостность деревянных оконных рам, засте?кленных изнутри, а также снаружи. Убедившись, что всё в порядке, извлекает небольшую связку личинных ключей. Приближается к входному проёму и наработанным движением неторопливо начинает спокойненько отпирать. Пока она прокручивает два отпирающих оборота, в сравнении с двухметровой дверью, становится очевидно, что миленькая сотрудница не обладает высоким ростом, не обладает существенной силой, а представляется и хрупкой, и уязвимой, и вовсе не крепкой; зато она прекрасна, по-девичьи обаятельна и игриво поблескивает очаровательными очами, настолько карими, насколько со зрачками те кажутся едва ли ни идентичными.

На третьем повороте затрезвонил корейский смартфон, изготовленный небезызвестной фирмой «Samsung». Неприветливо чертыхнувшись (поскольку неожиданно нарушились первостепенные планы), ослепительная красавица наморщила остренький нос (он выдавал лисиную хитрость), нахмурила тонкие брови (как и длинные ресницы, и верхние веки, они украшались неброской косметикой), выпятила чувственные, чуть утолщённые, губы (они подкрашивались неяркой помадой), но, так или иначе, переложила чёрную папку в свободную руку и полезла за надрывавшимся телефоном. Звонил оперативный дежурный, нёсший службу в центральном отделе Райково (город районного значения, удалённый на расстояние тридцати километров).

– Шарагина. Слушаю, – ответила она размеренным голосом, хотя и предполагала нечто, совсем нехорошее.

– Послушай-ка, Слава, – к ней обращались запросто, по сокращенному имени, поскольку в равнозначном полицейском сообществе практиковалось панибратское отношение, – ты чем планируешь сегодня заняться? – последовал вкрадчивый говорок, осторожный, заранее немного интриговавший.

– Ха?! Разве мои намерения чего-то изменят? – неподдельно удивилась придирчивая брюнетка, непредумышленно легонько присвистнув. – Или ты, Серёжа, – пусть тот носил майорское звание, но должности их являлись полностью равноценными, поэтому молодая участковая, давно пустившая «прочные корни», использовала простецкое обращение, – узнав, что у меня и вовсе нет свободного времени, переложишь мои прямые обязанности на кого-то иного? Нет?! Так я думала: чудесных поблажек в полиции не бывает. Давай уже говори: чего там снова у «нас», неимоверного, приключилось?

– Опять на «вашей земле», – предполагая вверенное пространство, загадочным тоном промолвил ответственный офицер, – произошло необъяснимое, если и не мистическое событие.

– Какое?

– Сегодняшней ночью, примерно в двенадцать часов, в один из домов деревни Мучино – где изволил селиться лесничий и где он проживал вместе со всей молодой семьей – невероятным, каким-то сверхъестественным, способом проникло неисчислимое полчище чешуйчатых тварей, ядовитых гадюк… тьфу ты, мерзость какая, даже представить себе не берусь! – говоривший человек неприветливо чертыхнулся. – Оказавшись внутри, они насмерть изжалили хозяина дома. Необъяснимое дело?! Ни одна из них не тронула ни маленькой дочери, ни спавшей супруги. Последнюю разбудила девятилетняя девочка, но, правда, не раньше, чем непрошенные создания от них удались. Невзирая на жуткое происшествие, весь остаток минувшей они чего-то раздумывали – наверное, страшно боялись, а может, и сотовой связи попросту не было? – к восьми часам «разродились» и отзвонились «02», попав прямиком на меня.

– Да-а… пожалуй, ситуация сложная, а в сущности неприятная, – озадаченная полицейская изменилась в лице, придав ему чуть глуповатое выражение, – как понимаю, ты комплектуешь выездную оперативную группу, мы с Палычем незамедлительно выезжаем и занимаемся сбором первичных материалов – правильно, да?

Здесь требуется сказать, что в поселковом отделении, удалённом от центрального райотдела, круглосуточную службу осуществляло всего-то навсего двое сотрудников, практически неразлучных, фактически неотлучных.

– Воистину, Слава, твоими устами глаголет неоспоримая истина. Давайте там занимайтесь, – дополнительно пожелав ей бесконечной удачи, дежурный то?тчас же отключился (вероятно, у него существовали надобности другие, более чем насущные?).

Наконец-то добросовестной участковой представилась возможность оказаться внутри добротного здания. Она совсем уж было вернулась к недавно прерванному занятию – приблизила маленькую ладошку к плоскому, слегка удлинённому, ключику, оставленному в замочной личине… Однако! В тот же момент вернула её обратно, потому что ненароком взглянула направо и заметила, как по проезжей части, проходящей мимо поселкового пункта полиции, на полном ходу продвигается служебная «Нива»; она обозначалась необходимой символикой (белым цветом, синей окружной полосой и однотонными проблесковыми маячками) и управлялась неизменным и преданным Палычем. Сорокадвухлетний мужчина подъехал едва не вплотную, затормозил на незначительном удалении и поставил автомобильное средство со строго определённым расчётом: неотразимой напарнице оставалось лишь сделать чуть меньше десятка шагов, протянуть вперёд неподражаемо миловидную руку, открыть пассажирскую дверцу, а следом… лёгким движением беспрепятственно очутиться внутри.

– Я уже осведомлён обо всех ужасных событиях, – сообщил он, что воспользовался многолетней привычкой, то есть, перед тем как выехать на работу, позвонил в дежурную часть и прояснил случившееся происшествие в детальных подробностях (ну, в тех, какие возможно), – поехали побыстрей – чего зря «в долгий ящик откладывать» и лишнее время натягивать? Ехать придётся километров эдак пятнадцать, причем по полному бездорожью, а на место желательно явиться заранее, до прибытия райковской следственной группы.

Разговаривая, немолодой уже человек, Алексеев Евгений Павлович, одетый в полицейскую форму, выдававшую старшего прапорщика, приоткрыл боковое окно и представил на обозрение внушительную фигуру; она передавала чрезмерное пристрастие к обильной и сытной пище и отличалась как избыточно накопленным весом, так и значительной физической силой. Принимая нехитрое приглашение, деловитая красавица вынула дверной ключ, убрала его в карман полицейской куртки и спешно поместилась в непросторном, зато давно уже привычном салоне. Оказавшись внутри, пытливая девушка первым делом посмотрела водителю в бездонно голубые глаза, сравнимые с бескрайностью безмерного океана. Не увидела никакого иного подвоха и перевела углублённый взгляд на широкую лицевую окружность. Убедилась, что она всё так же обладает пухлыми, лоснящимися влагой, щеками, скользнула по слегка приплюснутому носу, ненадолго остановилась на мясистых губах (где с правой стороны верхняя приподнималась немного повыше), заострилась на многочисленных веснушках, посмотрела на тонкие, едва заметные, брови и взглянула на рыжие волосы, остриженные под самую короткую стрижку (они не полностью прикрывались полицейской фуражкой). В отличии от прихотливой напарницы, он оделся в рубашку с укороченным рукавом и форменные полушерстяные брюки, мастерски отутюженные; на ступнях виднелись простые, строго служебные, туфли, имевшие прочную основу да чёрный, начищенный до блеска, окрас. По традиции Владислава положила письменную принадлежность, или обычную папку, на сногсшибательные колени, и, не успела рванувшая машина как следует тронуться, обратилась к опытному помощнику, и озадачила его наиболее волновавшим вопросом:

– Как думаешь, Палыч, чего это за странное проявление змеиной агрессии, случившееся на нашем участке, и сможет ли оно найти рациональное, разумно неоспоримое, объяснение?

– Не поверишь, даже не представляю? – старослужащий прапорщик непонимающе пожал большими плечами и полез в нагрудный карман за неизменной пачкой «Alliance-а» (губительной для человеческого организма отравой); натренированным движением извлёк продолговатую сигарету, подкурил её с помощью газовой зажигалки, а затем продолжил, выделяясь немного неоднозначным ответом: – На моей памяти – а служу я не первый десяток лет – ничего похожего никогда ещё не было. Возьмусь предположить, либо лесные гадюки, очумевшие от длительной спячки, проснувшись, все разом посходили с ума, либо – но здесь не больно-то я и уверен? – они подверглись какому-то потустороннему заклинанию и, охваченные неведомой силой, устремились исполнять чертовские приказы всемогущего Сатаны – либо! – прибыли напрямую из страшной и дьявольской преисподней.

– Ага? – кивнула знойная брюнетка черноволосыми прядями, обозначилась задумчивым видом и непроизвольно застучала по неизменной папке, выбивая непонятную, до дрожи занудную, дробь. – Вот только – если, скажем, склоняться к сценарию второму и третьему – вышестоящее руководство – да и все мало-мальски нормальные граждане – они нас на? смех по ходу дела поднимут. Хотя-а… лично для меня версия «вторжения потусторонних сил» представляется наиболее правильной.

– Почему?

– Как же тогда растолковать необъяснимую активность, какая нежданно-негаданно возникает у ползающих отвратительных гадин? Кстати, они ближе всех остальных имеют сношение со всем непостижимым, необычайным и сверхъестественным?

– Возможно, Слава, ты и права, – Алексеев виделся нисколько не менее удручённым; он давно уже выехал из посёлка, прогнал служебную технику по полевой грунтовой дороге (на протяжении примерно одного километра) и теперь уверенно въезжал в лесистую полосу, простиравшуюся покуда хватало бескрайнего горизонта, а заодно и людского взгляда, – только я одного не пойму да в толк никак не возьму: безмозглые гадюки что, настолько проинструктировались сатанинским хозяином, насколько вдруг стали чего-то соображать? Заметь, они умертвили только лесничего, отвечавшего за вырубку лесных насаждений, а выжившую семью – по непонятной причине? – оставили почему-то нетронутой. Так, что ли, прикажешь тебя понимать?

– Поэтому я и говорю, что мистические домыслы сразу же засмеют, а нас самих – чего доброго? – отправят прямым направлением в областную психушку, – задетая за «живое», прагматичная девушка выдвигала правдоподобные, наиболее верные, выводы; она задумчиво нахмурилась и ехала дальше откровенно насупившись, – а значит, непременно надо искать приемлемую легенду, логически обоснованную – и пусть она не содержит никакой магической подоплёки! Словом, прежде чем строить нелепые версии, надо перво-наперво приехать на место, внимательно осмотреться, а затем приводить неспешные доводы, как следует подкрепленные добы?тыми сведениями. И ещё! Насколько мне известно, в последние несколько лет незаконные порубки не являются чем-то уж исключительным и случаются до крайности редко. Оставшиеся лесные массивы давно уже поделились, а в лице всемогущего государства обрели и постоянного, и основного владельца.

Отбросив необъяснимые темы, неразлучные напарники продолжали небыстрый путь (проселочная дорога изобиловала то ямами, то канавами, и двигаться приходилось на второй, как максимум третьей, изрядно пониженной, передаче), разрешая лишь жизненные вопросы, например: «Чем вчера, после работы, изволила заниматься?» – «Продолжила косметический ремонт мне выделенной халупы: надоело ютиться в непривлекательной "сраче"». – «И как успехи – уже закончила?» – «Куда там, я только ещё начала. Если ты помнишь, у меня невзрачная кухня, неприглядная комната и ма?лое присутствие мебели; на память приходят непритязательная кровать, пара-тройка простеньких табуреток, старенький холодильник, приготовительный стол да пара шкафов, платяной и посудный. Хотя-а… оно и не хуже: не приходиться лишний раз напрягаться и чего-то тяжёлое двигать». – «Позвала бы на помощь?» – «Справлюсь сама: у тебя жена до дури ревнивая!» Вот так, неторопливо, за шутками, прибаутками, они приблизились к деревне Мучино и тем же мигом направились к респектабельному строению, принадлежавшему окружному лесничему, ныне уже покойному.

***

– Пойдём, что ли, посмотрим, чего же там всамделишно приключилось? – чуть только они остановились, Владислава засобиралась сама, а заодно заторопила возрастного помощника («всамделишно» – употребила она его излюбленное словечко): – Полагаю, Палыч, обладая намётанным взглядом, тебе необходимо идти со мной, всё внимательно внутри осмотреть, а на основании увиденных признаков сделать первоначальный вывод; не то чего мы нелепо додумываем да понапрасну гадаем?

Поправив форменную фуражку (немного ушедшую набок), старший прапорщик неторопливо выкарабкался наружу и последовал грузной, точь-в-точь медвежьей, походкой; он направился вслед за пытливой напарницей, оказавшейся на улице первой. Их не встречали, поблизости никого не присутствовало. Двухметровая калитка, сконструированная из профильного железа, оказалась незаперто?й, и бесстрашные сослуживцы смело вошли в придомовое пространство и очутились на просторной приусадебной территории. Первое, что бросилось им в глаза, – исключительный порядок, царивший и на искусно возделанных грядках, и в двух высоких да длинных теплицах, и в трёх протянутых хозпостройках, равномерно поставленных по левому боку, и в импровизированном навесе, установленном тут же. Кое-где отмечались всходившие сельскохозяйственные культуры, подтверждавшими излишнее хозяйское трудолюбие; но при?бывшим полицейским не было до них вообще никакого дела – они явились для проведения неотложного сыскного мероприятия. Не задерживаясь на обихоженном огороде, а проведя лишь беглое, пока предварительное, обследование, выделили очевидный способ проникновения. Едва они поняли, как ползучее войско вползало, и несравненная участковая, и неотступный помощник бравой походкой, следуя едва ли не в ногу, отважно двинулись внутрь.

Вначале неразлучным сотрудникам пришлось миновать пристроенную веранду, затем приблизиться к прочной двери?, установленной в самом конце, потом очутиться в непродолжительном коридоре, дальним окончанием переходящим в широкий холл, и, наконец, приблизиться к витиеватой лестнице, выполненной в цилиндрической форме (она извивалась вокруг центрального столбика и поднималась ввысь, словно та деревянная змейка). Из верхних покоев слышался тихий плач, принадлежавший и взрослой женщине, и маленькой девочке. Не задерживаясь надолго внизу, а только окинув ровный паркетный пол, перепачканный отхожими нечистотами (они излучали противный, едва ли не тошнотворный запах), немолодой мужчина да юная девушка (попеременно морщась и стараясь ступать аккуратно) стали уверенно подниматься. Выступавшая возвышенность представляла собой протянутый коридор; с одной стороны он ограничивался лакированной балюстрадой, с другой – разделительной стенкой (в которой предусматривались две одинаковые двери, ведшие в ванное и туалетное помещение), с третьей и с четвертой – родительской и, соответственно, детской комнатами.

Уже здесь, прямо перед последней ступенькой, им попались умерщвленные ночью ядовитые гадины. Чем ближе пытливый взор проникал и к спальному, и к игровому пространству (оно располагалось по левую руку), их виделось всё больше и больше. У всех у них отмечались раздавленные плоские головы, изрядно помятые скользкие туловища, и все они занимали самые неприглядные позы, принятые ими, после того как, в спешке убитые, вольно или невольно вылетали из основного сражения (сразу понимаешь, какая тут в ночное время развернулась ожесточённая битва, окончившаяся ужасной трагедией).

Негромкие всхлипывания слышались из отделения, расположенного диаметрально правее. Не желая до экспертного исследования затоптать немногочисленные улики и лишний раз походить по дохлым да гадким тушкам, полицейские сотрудники намеренно отправились к двум выжившим домочадцам.

Как и предполагалось, оба они находились в родительской комнате. Она имела площадь в шестнадцать «квадратов»; посередине, придвинутое высокой спинкой к правой стене, находилось двуспальное семейное ложе. На нём-то и сидела горевавшая женщина, крепко обнимавшая хныкавшую девятилетнюю девочку. Страдавшая хозяйка очень походила на милого отпрыска, очаровательное создание: являлась белокурой, голубоглазой, немного курносой; выделялась продолговатой формой лица, бархатистой и нежной кожей; обладала изящно очерченными губами. Из различий можно отметить следующие: двадцатидевятилетний возраст; более осмысленный взгляд, передающий и уверенную натуру, и наличие рационального здравомыслия (что в сложившейся ситуации крайне необходимо); невысокую, но стройную фигуру, отличающуюся роскошными формами, то есть сложённую, ну! просто отлично. Едва увидев ответственных посетителей, она попыталась резко привстать. Одновременно попробовала отстранить плакавшую малютку, облачённую в лёгкое платьице, в основном голубенькое, но и украшенное цветастым орнаментом. Но! Не тут-то и было: та крепче обхватила мамину шею, да и вцепилась намного сильнее. Поправляя серый мохнатый свитер, почтительной хозяйке пришлось подняться, не отпуская всхлипывающую дочурку (та страшно напугалась необъяснимым вторжением и беспрестанно оплакивала скоропалительную кончину второго родителя); сгруженные джинсы на взрослой женщине так и остались помятыми, предъявляя на обозрение голые стопы, не укрытые ни колготками, ни носками, а, единственное, прикрытые узорчатыми домашними тапками.

– Ковшова Ирина Игнатьевна, – не отпуская хнычущую малютку, учтивая хозяйка протянула хорошенькую ладошку и, представляясь, поочередно пожала длань и той и другому, – а на руках у меня находится единственная доченька Маша. Вы нас извините, – становилось очевидно, что горевавшая женщина старается найти в себе силы и пытается казаться спокойной, – но после всего, что сегодняшней ночью случилось, мы никак не очухаемся и находимся во власти невыразимых кошмаров, чудовищных наваждений; их нельзя передать никакими людскими словами. Отвечая на Ваш вопрос, – она уловила еле видимую волну, промелькнувшую по сосредоточенному лицу любознательной полицейской, – мы и в полицию-то не сразу смогли обратиться, а испуганно дрожа и удручающе плача, сидели в нашей с супругом комнате и боялись хоть как-то пошевелиться. Как понимаете, очухались мы не раньше светлого у?тра, кое-как, на скорую руку, оделись, осмотрелись по сторонам, убедились в преждевременной смерти мужа – я дипломированный фельдшер, а соответственно, в постановлении медицинских диагнозов кое-чего понимаю – но всё равно первым делом позвонили в «скорую помощь» – они, кстати, ещё не приезжали, и вы явились намного быстрее – а затем, как принято, отзвонились «02» и сообщили о жутких событиях уже правоохранительным органам.

Словно бы подтверждая её слова, вслед за женским возгласом: «Эй! Хозяева, есть ли кто-нибудь дома?» – в нижних помещениях послышались настороженные шаги, приближавшиеся к фигурчатой лестнице. Опережая владелицу жилых помещений и желая поприсутствовать при осмотре мёртвого тела, Шарагина вышла в межкомнатный коридорчик и окликнула прибывшую сотрудницу, представлявшую первостепенную лечебную сферу:

– Поднимайтесь на второй этаж: мы находимся здесь!

Предусмотрительно, чтобы не натоптать, не загубить оставленные следы, способные привести к разгадке загадочной тайны, Алексеев вместе с Ковшовыми остался в родительской комнате; он предоставил пытливой спутнице единолично отправиться на полноценную констатацию. «Странно, почему жалящие гадины напали именно на человека, обязанного следить за сохранностью лесных насаждений, – он что, «узенькую тропиночку» им где-нибудь перешёл?» – употребляя иносказательное высказывание, рассудила деятельная сотрудница, перед тем как встретить молодую особу, одетую в синюю спецодежду, по кругу отмеченную светоотражающей лентой. На груди у той крепился служебный «бейджик», представлявший Лаврентьеву Елену Ивановну.

Являясь двадцатисемилетней девушкой, обладающей великолепной фигурой, прибывшая медичка легко взбежала по закруглённой лестнице. Но! Увидев многочисленных дохлых гадюк, она ненадолго остановилась, перекосила испуганную физиономию, худощавую, миловидную, а книзу слегка треугольную, и панически расширила зеленоглазые очи; каштановые волосы, отмеченные недлинной, но равномерной причёской, вдруг встали дыбом и, казалось бы, еле-еле зашевелились. При виде небывалого ужаса, раньше никем не виданного, опешившая медработница отпрянула на пару шагов назад, но, остановленная негромким окриком: «Не бойтесь, все змеи являются мёртвыми!», вернулась назад и продолжила подниматься, нерешительно преодолевая оставшиеся четыре ступеньки. Выражая обуявшие мысли, она состроила непривлекательную гримасу, передававшую несообразное отвращение, наморщила чуть вздёрнутый нос и прочно сомкнула алые губы, накрашенные яркой помадой.

– Что тут случилось? – первое, о чём спросила Лаврентьева, осторожно переступая через раздавленных змеек. – Нам позвонили и сообщили, что кого-то покусала ядовитая гадина. Фактически же, созерцая представленную картину, напрашивается естественный вывод, что во внутренних помещениях происходила настоящая ужасная бойня. Простите, а что здесь за странный, до жути противный, запах?..

– Как будто пахнет человеческими фекалиями, – договорила Шарагина само собой просившийся вывод; как и более старшая спутница, она оберегала новомодные ботильоны и старалась ступать по чистым поверхностям, не загрязнённым неприглядными нечистотами (они отслоились от скользких туловищ, частично расплющенных, а частью попросту умерщвлённых), – наверное – поскольку жилище является неприступным – они всем скопом заползали через отхожее место, то бишь проникали вначале в отстойник, а затем, перемещаясь по сливному трубопрово?ду, перебирались в унитазную ёмкость и запросто выбирались наружу. Для пронырливых «шнурочков», юрких и тоненьких, – это проделка простая, совсем незатейливая. Поправьте, если я не права?!

Спорить никому не хотелось, да было и некому. Когда неглупая брюнетка договорила незадачливые попутчицы как раз приблизились к жестоко умерщвлённому человеку; по всему выходило, что смертью он скончался ужасной, а предварительно подвергся неописуемым, дьявольски чудовищным, мукам. Мысленно перекрестившись, начали скрупулёзно работать. Каждый из подошедших сотрудников занялся собственным делом: одна осмотрела ужаленные раны; вторая поискала завуалированные ответы, способные разъяснить таинственную загадку, а если повезёт, привести их к жутковатому, зато прямому убийце. «Только бы не пришлось иметь дело с потусторонними силами, – меж делом подумала Владислава, машинально считая раздавленные чёрные тушки; она насчитала никак не меньше восьмидесяти, – эк сколько кто-то их понагнал?.. А, мужик ничего – молодец! – похвальное высказывание она относила к отважному защитнику дома, подвергнутому неимоверному нападению. – Стольких омерзительных гадин перед смертью успел, отчаянный, уложить. Да-а, по-видимому, он очень любил обеих красавиц: и маленькую дочку, и молодую жену – похожих мужей ещё поискать!» Отвлечённые размышления прервались практическим заключением, сделанным фельдшерицей, закончившей с подробным осмотром; она поднялась от посиневшего туловища и делилась добы?тыми результатами:

– На нём не менее сотни змеиных укусов – такой концентрации яда, проникшего в кровь, никто бы не выдержал. Изжаленный мужчина вначале невероятно намучился, затем, парализованный, рухнул на пол, ну, а дальше, невыносимо страдая, покорился жестокой судьбе, то есть, вконец обессиленный, взял и представился.

Ничего иного, приближавшего к подлинной истине, в детской комнате найдено не было. «"Ни хера" я, бестолковая, так и не поняла – может, у маститого эксперта чего получится?» – рассудила самокритичная участковая и правдиво, и справедливо. Обе девушки (и полицейская, и медичка) решили ничего лишний раз не испортить, а, поникшие, удручённые, поспешили из кошмарного помещения, двигаясь к выходу. Очутившись в коридорном пространстве, и та и другая облегчённо вздохнули. При расставании остановились возле витиеватой лестницы, к удивлению не загаженной умерщвлёнными трупиками, вежливо попрощались, а следом отправились каждая по собственной надобности: одна – обслуживать следующий срочный вызов; вторая – пытаться разобраться в этом, нежданно возникшем.




Глава II. Пугающая лесная делянка


Когда Шарагина возвратилась обратно и когда она снова появилась в родительской комнате, то, к удивлению, обнаружила, что Палыч, оказывается, не оставался сидеть без дела. На момент её прихода и добропорядочная хозяйка, и почтительный гость (каким-то невероятным чудом?) уложили беспокойную девочку спать (наверное, подействовало прибытие существенной защитительной помощи?), после чего вдвоём, оба вместе, переместились к будуарному столику (тот украшался фигурным зеркалом и устанавливался в левом, дальнем от входа, углу), уселись друг против друга и делились насущными мыслями. Алексеев задавал вопросы, наводившие на трезвые размышления, а даваемые ответы усердно записывал; угрюмая хозяйка пыталась построить осмысленную, хоть сколько-нибудь правдоподобную, версию.

– Опергруппа ещё не приехала? – ненадолго оторвавшись от записей, поинтересовался Евгений, едва за участковой закрылась входная белёсая дверца.

– Нет, а с какой, спрашивается, целью допытываешься? – спросила кареглазая сослуживица, придав смугловатому лицу придирчивое, если и не лукавое выражение; она приблизилась почти что вплотную и через мужское плечо заглянула в подробное объяснение, – наверное, чего-то уже «накопал»?.. – конечно, в виду имелось «существенно приблизился к истине».

– Хм, от искомой правды я пока ещё далеко, – старший прапорщик, не слишком любивший погружаться в написание служебной документации, вернулся к прерванному занятию; он рассчитывал побыстрее от него откреститься (хотя его никто сейчас и не принуждал, а фиксировал он целиком добровольно), – мне непонятна немаловажная, ежели не крайне существенная деталь?..

– И-и?.. – подтолкнула Владислава к продолжению повествовательного рассказа, выразившись своеобразной манерой, с недавних пор вошедшей в привычку (она сводилась к тому простому условию, что умышленно растягивались целевые слова и методично выделялись гласные звуки).

– Короче, – как и всегда в моменты, когда сомневался, старослужащий помощник начал с любимого слова, – со слов Ирины Игнатьевны, – он кивнул на сидевшую напротив смятенную женщину, – получается следующее, – последовал подготовительный кашель, – вчерашним днём её муж отправился в лес, чтобы клеймить «деловую делянку» и чтобы выделить её одному бизнесмену. Тот осуществляет предпринимательскую деятельность в сфере деревообрабатывающей промышленности и периодически выписывает в лесном хозяйстве ствольно-корневую основу; она используется в качестве строительной древесины. Я далёк от наивного заблуждения, что чего-то у них не срослось, или же не заладилось, или же – что вовсе невероятно! – они припомнили невыясненные обиды, зависшие неким неразрешённым вопросом. Однако! Нельзя исключать, что выбранная местность, отмеренная для последующей порубки, является в чём-то особенной и что она содержит разгадку случившейся необъяснимой трагедии. По-моему, нужно выехать в расположение предполагаемой лесосеки, всё тщательно вокруг осмотреть и сделать обоснованные, подкреплённые наглядным изучением, выводы.

– Ты зна-а-ешь, Палыч, а я придерживаюсь аналогичного мнения, – поддержала Шара?гина непродолжительный монолог, излитый бывалым сотрудником (она на менее отчётливо понимала, что при озвученных обстоятельствах поступит принудительная команда и что, как бы кому ни не хотелось, на тщательное обследование лесного участка выдвигаться всё едино придётся – так не лучше ли проявить полезную инициативу, чем быть приписанным к нерасторопным, неумным и нерадивым, сотрудникам?). – Когда выдвигаемся?

– Минут через десять, – простодушно ответил рациональный напарник, погрузившийся в неприятную писанину, и нудную, и страстно им нелюбимую, – сейчас я показания, отбираемые с супруги, закончу, оставлю хозяйке – чтобы она передала его следственной группе – и сразу поедем. Ты как, Слава, не против представленного мной несложного распорядка?

– Поддерживаю всецело, – проговорила Владислава категоричным тоном, сменив настроение игривое на более чем ответственное (попадая на похожие происшествия, каждый из сотрудников, являясь человеком нормальным, не лишенным нервной системы, естественно, пытается чуть-чуть хорохорится), – тогда заканчивай снимать показания – не буду мешать! – а я отправлюсь на улицу. Зачем? Поподробнее осмотрю приусадебную местность и попытаюсь выяснить: откуда поганые змейки прибыли, в каком примерно вползали количестве и где во внутреннее пространство проникли?

На том и порешили: Алексеев остался неторопливо дописывать и заполнять несложное объяснение; дотошная девушка, молодая и неусидчивая, отправилась на тщательное исследование придомового участка. К моменту, когда не слишком расторопный напарник закончил и когда он вышел, готовый следовать дальше, деятельной коллегой установилось (без знающего эксперта), что проворных гадин оказалось не менее тысячи, что заползали они все разом, практически по всей длине окружного забора, и что во внутренние помещения пробрались через наружный канализационный отстойник. Как выяснилось, тот изготавливался из железобетонных колец и имел небольшую неровную дырочку, вполне пригодную, для того чтоб пробраться существу как юркому, так и скользкому, так и пронырливому. Она как раз присела на корточки и, применяя металлическую линейку, способную сопоставить точный размер «до десяти сантиметров», измеряла треугольное отверстие, когда к ней приблизился Палыч. Оценив предпринятые старания, он отразился резонным вопросом:

– Слава, ты всё здесь закончила? Лично я, да… Теперь мы смело можем ехать на лесную делянку, где попытаемся найти ответы на случившуюся в природе неслыханную загадку.

– Хорошо, – поднимаясь и убирая измерительный прибор в неотделимую папку, черноволосая напарница не стала оспаривать предложенный вариант (поскольку и сама склонялась к точно такому же мнению), – поехали, не то скоро «райковские» понаедут, – подразумевала она районных специалистов, – а в нашей первостепенной работе ещё и «конь не валялся».

Застегнув письменные принадлежности на серебристую молнию, она отправилась к служебной машине, сопровождаемая неотступным помощником. Они уселись в непросторном салоне, а едва удалились от жуткого дома да выехали на грунтовый просёлок, как на замену прибыла запоздавшая опергруппа; она скомпоновалась из следователя, эксперта и оперуполномоченного уголовного розыска. И те и другие полицейские незадачливо разминулись.

– Палыч, давно хочу у тебя спросить, – Владислава придала себе слегка игривое выражение, поступая так специально, чтобы не показаться нестойкой, чересчур впечатлительной; сама она легонько подрагивала и, естественно, сильно переживала, – ты хотя бы представляешь, куда нам следует ехать, скажем, в какую конкретную частичку бескрайнего лесного массива?

– Примерно, – отозвался осведомлённый напарник, уверенно правя транспортным средством и выводя его на середину неширокой проезжей части (встречного движения не было никакого и замысел считался вполне приемлемым, тем более что по краям попадались хотя и неглубокие, но вязкие лужи), – «хозяйка» изжаленного лесничего, – по местному наречию так иногда обозначали супругу, – мне подробно всё разъяснила. И вот что странно?! Обычно покойный Ковшов предпочитал «деловые вопросы» оставлять на работе и никогда не выносил их на общее домашнее обсуждение. Однако! В последнем случае, словно бы неожиданно-непредвиденно чего-то почувствовав, Владимир Николаевич, – назвал он лесного мастера по полному имени, – отправляясь на ответственное клеймение, вдруг уточнил, что едет в тридцать третий квартал, а там проследует в тринадцатый выдел.

– И что, стесняюсь спросить, нам озвученные цифры дают? – озабоченно фыркнув, Владислава справедливо порассудила, что номерные обозначения, приведённые тягомотным напарником, в ведении органов внутренних дел не значатся вообще. – Лично мне они представляются пресловутой китайской грамотой, непонятной и нечитаемой.

– Оно вроде бы правильно, – согласился Алексеев с дотошной красавицей, не упускавшей ни одного удобного случая, чтоб докопаться до существующей истины (сейчас она сидела, немного нахмурившись, и пыталась чего-то прикинуть), – только в бывалошние времена у нас, причём аккурат поблизости, заявлялась «незаконная рубка». Поэтому, куда ехать дальше, мне приблизительно ведомо. Тем более, – он приветливо усмехнулся, – что супруга Ковшова предполагаемый маршрут мне разъяснила в мельчайших подробностях. По её пространным подсказкам мы – как хочешь! – но непременно доедем.

– Потому как местность является тебе отлично известной, – договорила за словоохотливого помощника не менее разговорчивая брюнетка; неприятно вздрогнув, она то?тчас же замолчала.

Оно и неудивительно: во-первых, выехав из населённого пункта и миновав непродолжительный открытый дорожный участок, они свернули на узкую грунтовую колею; во-вторых, она проходила по непролазной лесной чащобе и следовала через дремучие насаждения, густо разросшиеся и казавшиеся необъятно бескрайними; в-третьих, на них спустилась зловещая тень, мрачная, неприятная, угрюмая, страшная, а кое-кого немножечко напугавшая.

– Словно бы тёмная ночь, жуткая и кошмарная, на нас неожидаемо опустилась, – прокомментировала Шарагина включение осветительных фар, необходимых для лучшего продвижения и оказавшихся (почему-то?) совсем незажжёнными. – Растолкуй мне, Палыч, на диво странную истину: неужели в российских лесах остались непроходимые территории, где света вольного не увидишь? – она намекала на непролазные дебри, в которых из-за могучих древесных ветвей, раскинувшихся вширь и затмивших жаркое солнце, создавалось впечатление диковинной сказки (какая в современном мире навряд ли уже существует и какую можно встретить лишь в старых, ещё славянских, повествованиях).

– Не поверишь, – по непонятной причине Алексеев выпятил могучую грудь, словно испытал невероятную, истинно национальную, гордость; он зарделся лёгким, едва заметным, румянцем, – но в нашем ведении пока ещё существуют!

Странно другое, – придав себе задумчивый, слегка удручённый, вид, рассуждала тем временем Владислава; настороженным взглядом она огляделась по сторонам, пытливо изучая необхватные ели и сосны, раскидистой кроной уходящие в далёкое поднебесье, – каким, спрашивается, интересным образом в вековом бору дорогу прокладывали?

– Путём постепенного выпиливания стволовы?х оснований и последовательного выкорчёвывания оставшихся после спилки древесных пеньков, – простодушно ответил опытный старожил; он был неплохо осведомлён обо всех маломальских нюансах, существовавших в леспромхозовских тонкостях. – Изначальные делянки выделялись в длину, а затем, по ходу протяжённого углубления, клеймились на более расширенной площади – сама скоро сумеешь воочию убедиться!

И действительно, как лишнее подтверждение, справа возникла лесная прогалина, изобиловавшая мощными сосново-еловыми пнями; по площади она могла бы сравниться с маленькой деревенькой. Дальше ехали молча, поскольку неприветливый сумрак да угнетавшая тишина никак не способствовали поддержанию светской беседы и поскольку все рабочие моменты ими в общем-то были изучены. По пути, пока они в течении получаса добирались до нужного места, полицейским сослуживцам попалось несколько отработанных, точно таких же, выделов. Остановились у жутковатого участка, где, начиная от неширокой дороги, виделись массивные насаждения; они росли подряд, а на необхватных стволах отмечались характерными надрезами, проставленными чёрными кле?ймами.

– Всё, – делая стандартное заключение, искусный водитель выжимал тормозную педаль и поворачивал ключи, находившиеся в замке зажигания, – достигли указанной точки…

По-видимому, он хотел сказать чего-то ещё, но его оборвала непоседливая соратница; она высказала обоснованное сомнение, и справедливое, и оправданное:

– Слу-у-шай, Палыч, а мы ведь расследуем «убойное дело», – применила она сленговый термин, – связанное с нападением неисчислимого количества ядовитых гадин – не так ли?

– Ну-у?.. – схватившись за ручку и потянув коротенький рычажок, старший прапорщик непроизвольно напрягся, а нахмуренный, вернулся обратно. – И что ты, Слава, хочешь сейчас сказать?

Сделав виноватое личико и уныло поглядев на модные ботильоны, кареглазая милочка печально вздохнула:

– Если мы нападём на их змеиное логово, ну-тка они на нас, бездушные, нападут да безжалостно жалить возьмутся? Ты их что, обутый в летние туфельки, ничуть не боишься?

Оценив ни много ни мало, а целиком полноправные страхи, возникшие у прагматичной сотрудницы, Алексеев загадочно усмехнулся. Неторопливо выбрался из маломерной машины, молча сходил до багажного отделения, захватил высокие сапоги, прочные и резиновые, вернулся обратно, остановился перед водительской дверью – и только потом поучительно, практически назидательно, выдал:

– Именно по высказанной причине у меня всегда имеется подходящая сменная обувь, – разъясняя, Евгений переобулся, сложил основную обувь на водительский коврик и приставил её поближе к педалям, – если ты, Слава, чего-то боишься, то можешь остаться здесь. Терпеливо меня дожидайся, а я схожу и, по возможности, всё в ближней округе разведаю. Что-то найду – окажется безопасно?! – тебя позову.

– Нет уж, пожалуйста, извините подвиньтесь, – состроив недовольную мину, отобразившую жёсткую волю да непреклонный характер, Шарагина уверенно оставила пассажирское место и выбралась на сумеречную, изрядно затемнённую, улицу, – я не какая-нибудь опасливая трусиха, способная спрятаться за спины смелых товарищей! Как хочешь мне говори, я тоже пойду, – кожаную папку, снабжённую прочной картонной прокладкой, она на всякий случай прихватила с собой.

Закончив с недолгими рассуждениями, неразлучные напарники направились обследовать чащобную территорию, непролазно густые окрестности. Вокруг оставалось и мрачно и тихо, как в любом дремучем лесу; в природе чувствовалось нечто зловещее, заранее пугавшее и воистину угнетавшее. Являясь кавалером галантным, учтиво предупредительным, старослужащий воин шёл впереди; он предоставил очаровательной спутнице идти вслед за ним и оставаться на небольшом удалении, чтобы, в случае нежданной напасти, немного отпрянуть. Первым делом старательные напарники прошлись вдоль наружной части делянки; сильными мужскими ступнями и прекрасными дамскими ножками они «мяли» неровный просёлок, плотно укатанный громадными вездеходами. Не обнаружив ничего интересного, постепенно перебрались на мшистую почву. Она усыпалась жёлтенькими колючками, захламлялась опавшими шишками да заваливалась сломанными ветками, как длинными, корявыми, так и короткими, едва различимыми; зелёной травы нигде не присутствовало. Верхний слой, казавшийся и мягким и толстым, если и затвердел, то совсем недостаточно. Поэтому неуклонное продвижение, для одной миловидной особы, обутой в новенькие демисезонные ботильоны, создавало немалые, точь-в-точь неприятные, затруднения. Так она и не рискнула отдалиться от грузного прапорщика, хоть как-то экипированного к лесным приключениям, а ступая по протоптанному пути, следовала строго по широкому, по-медвежьи проторённому, следу.

Постепенно расстояние, разделявшее двух товарищей, всё более увеличивалось. Как своенравная красавица (давно уже пожалевшая, что не осталась дождаться в машине) не перебирала красивой обувью, догнать уверенного первопроходца так и не получилось. Вроде бы окликнуть? Всё по той же непримиримой черте характера опрометчивая гордячка позволить себе не сумела. Так она и шла. Царапаясь о вездесущие ветки, непродуманная девушка, одевшаяся вовсе не для лесных похождений, умудрилась (что нисколько не удивительно!) в нескольких местах порвать нейлоновые колготки; но… глядя на пущенные вдоль «страшные стрелы», она лишь печально кивала, а мысленно непривлекательно чертыхаясь, привередливо, до крайности удрученно, вздыхала. Вдруг! В очередной раз ставя изогнутую подошву на рыхлую почву, самонадеянная смуглянка, в один миг побелевшая, почувствовала неприятный морозец; холодившей волной он пробежал по спине и бездвижным ступором сковал ей ловкие мышцы, при привычных обстоятельствах и эластичные, и подвижные. Она замерла. Безотчётно казалось, как будто бы под ступней, незадачливо поставленной спереди, находится нечто незнакомое, скользкое, едва уловимое, начисто омерзительное.

«Неужели прошлогодняя пелена, опавшая с ближайших деревьев, сейчас возьмёт да разверзнется, а оттуда покажется чёрная голова, снабжённая двумя ядовитыми зубками, – покрываясь липким, отвратно холодным, потом, предположила озадаченная брюнетка; она ни сном ни духом не ведала, как следует себя повести при встрече с опасными гадинами. – Вот сейчас она покажется из прошлогодней травы, – непонятно почему, но уплотненную хвою она назвала сейчас именно так, а не как-нибудь по-другому, – вползет по красивой ноге, продвинется до изящной коленки, – похоже, в некоторых вопросах личная скромность была ей неведома, – пошире раскроет поганую, точно безразмерную, пасть – и… как вопьется мне в милую ляжку двумя изогнутыми клыками, как выпустит безграничное количество смертельного яду! Это если не считать, что она находится здесь одна и что ползучие гады не выбрались на дневную прогулку всем тысячным скопом. Как было, к примеру, сегодняшней ночью, когда каким-то чудесным, вообще необъяснимым, способом они оказались в роскошном ковшовском доме, – невзначай озабоченная девушка присвоила жилому строению фамильную принадлежность, – целенаправленно пробра?лись во внутреннее пространство и устроили умопомрачительную засаду. Заметьте, атаковали, единственное, государственного лесничего, а всю его семью – по непонятной причине? – оставили вдруг нетронутой».

Пока она размышляла, прошло не менее двух минут, а из-под слегка приподнятой подошвы так ничего и не выползало. «Не уж пронесло?» – пришла благословенная мысль. Но тут!.. Владислава лихорадочно вздрогнула и едва-едва не потеряла сознание; она начала заваливаться назад, однако, уф! в критический миг успешно подхватилась могучими мужскими руками. Оказывается, покуда Шарагина терзалась мучительными сомнениями, Алексеев, заметивший, что несравненная спутница замерла в непривлекательной позе, предположил едва ли не самое страшное и поспешил на скорую выручку. Поскольку угрожавшая опасность, вернее всего, находилась у неё впереди, он предпринял ловкий манёвр, обходной и тактический. Как теперь ясно, им двигало жизненно оправданное намерение; оно-то и не позволило допустить, чтобы кое-кто осуществил непродуманное, не подкрепленное логикой, телодвижение. Итак, подобравшись поближе, он зорко всмотрелся в ниже лежавшую площадь, а не увидев ничего подозрительного (подползавшего либо чего другого, в той или иной мере опасного), не удержался от незатейливой шутки – тихонько дотронулся до миленького плеча. Именно от лёгонького прикосновения Шарагина и похолодела всем восхитительным телом; она хотела погромче вскрикнуть… но лишь (кха, кха) натужно и сдавленно прохрипела. Непроизвольно, полностью лишившись психологической воли (больше всего на свете она боялась именно змей), Слава стала заваливаться назад, где ловко подхватилась игривым, не ко времени озорным, напарником.

И тут! Как она и предполагала, из плотного слоя слежавшейся хвои, наваленной с прошлого года, показалась миниатюрная чёрненькая головка, прикреплённая к продолговатому туловищу, жуткому и противному; она извивалась в непонятном, но удивительном танце. По мере приближения к бесподобной ноге, прикрытой всего-то нейлоновой тканью, злобная пасть открывалась всё шире и шире: она готовилась впиться в мягкую, нежную кожу и напустить под непрочную оболочку неимоверное количество белкового яда. Реакция неторопливого сослуживца (вроде не очень быстрого?) последовала той же секундой и проявилась больше чем вовремя: он выставил резиновую подошву, направив её прямо по направлению распахнутых челюстей, и преградил опасное продвижение, нацеленное на изящную женскую голень.

Пронырливая гадюка настолько прочно вцепилась в рельефную оболочку, отображавшую нижний рисунок обуви, насколько стряхнуть её единым движением совершенно не получилось. Старшему прапорщику пришлось хвататься за скользкую сущность, извивавшуюся и юрким, и длинным тельцем, свободной ладонью (другую он использовал для удержания хрупкой красавицы), пережимать ей тонкую шею и резко отдёргивать в сторону. Злобная пасть, изрыгавшая смертоносным ядом, удалилась на приличное расстояние – оставалось лишь свернуть непрочное хребетное основание. По продемонстрированным отточенным жестам делалось очевидно, что бывалый помощник проделывает рисковую операцию, направленную на окончательную нейтрализацию, далеко не впервые.

– «На хрен»! – освободившись от явной угрозы и обретая душевное равновесие, Шарагина освободилась из мощных объятий; не скрывая брезгливого отвращения, она наблюдала, как вездесущий напарник спокойно умерщвляет мерзкую гадину. – Пойду я, пожалуй, в машину, не то мне лесные прогулки, непривлекательные, а точнее опасные, как-то немножечко не по кайфу – проводишь, Палыч, а? – Отправляться в одиночку, без надёжного спутника, она не отважилась.

– Разумеется, – возражений со стороны учтивого сослуживца, по обычаю, не последовало. – Пойдём, Слава, я тебя доведу, а после вернусь – продолжу обследовать всю ближнюю территорию. Сколько смогу, осмотрю – а получится не получится? – там поглядим. Короче, пройдусь по выделенной делянке, найду проставленные на деревьях наличные клейма, последовательно исследую, а если ничего не обнаружу, возвернусь, не солоно хлебавши, обратно. Ты должна понимать, в означенном случае придётся построить версию другую, логично хоть чем-нибудь подкреплённую.

Сказано – сделано. Вызвавшись проводить растерянную коллегу, Алексеев благополучно довел её до машины, оставленной на наезженной грунтовой дороге. Дождался, когда она быстренько юркнет в непросторное, но безопасное помещение, и вернулся к прерванному ответственному занятию. Впрочем, погрузиться в непосредственную работу не удалось ему и сейчас. Едва старослужащий сотрудник отошёл на пару десятков метров и едва он, скрывшись за вековыми стволами, стал совершенно невидим, сзади послышался резкий хлопок; он издавался металлической дверью и сопровождался пронзительным вскриком. В довершение к перечисленному, по железному корпусу застучали прочные женские каблучки. Становилось больше чем очевидно – знойная блондинка жутко чего-то перепугалась и стремительно лезет на верхнюю крышу. «Тьфу-ты ну-ты!.. – не удержавшись от горестных матюгов, раздосадованный водитель выразил и негативное, и критичное отношение. – Где-то слишком уж деловая, а в чём-то непревзойдённо трусливая!.. Да она мне острыми каблуками сейчас всю внешнею покраску облупит! – подразумевая служебный автомобиль, исполнительный мужчина натужно вздохнул. – Ну что же, придётся потом подкрашивать, тем более уже не впервой, – намекал он на дорожные происшествия, когда приходилось «договариваться на месте» и когда затем, за собственный счёт, устранять машинные повреждения (полицейские тоже живые люди, и не всегда у них получается управлять доверенным транспортным средством исключительно по закону).

***

Тем временем, когда Алексеев отправлялся на следующий обход, Владислава, чуточку успокоившись, оставалась в служебной машине одна. Минуты две она просидела, ни на чём не зацикливаясь, а только поглядывала в боковое окошко да внимательно изучала близ расположенное пространство. Намерение представлялось естественным: бойкая брюнетка выглядывала незримых врагов, невидимо подбиравшихся к одиноко застывшему приглядному транспорту. «Что, если, скажем, какая-то мерзкая тварь, чертовски пронырливая, возьмёт да прокрадётся к белому, излишне заметному, «нивскому» корпусу, по колёсам поднимется кверху, незамысловато переберётся под непрозрачный капот, а очутившись в моторном отсеке, воспользуется одной из многочисленных дырочек и вероломно проникнет в спасительное пространство. Интересно, что я буду делать тогда? – пускалась придирчивая красавица в дотошные рассуждения; одновременно она перемещалась по непросторной кабине (то пересаживалась в водительское сиденье, то возвращаясь обратно), намереваясь держать под неусыпным контролем и ту и другую стороны. – Скорей бы уж Палыч закончил с детальным осмотром, да побыстрее отсюда уехать. Ежели необходимо будет вернуться, то я поступлю – воистину! – по-другому: надену толстые, непременно двойные, штаны да спрячусь в высокую обувь, прочную и резиновую. Спрашивается: а, что мой новый облик изменит? В сущности ничего, но так я буду чувствовать себя, по крайней мере, немного уверенней».

По ходу мыслительных процессов, ничуть не успокоительных, зато хоть чуточку отвлекавших, Шарагина обратила внимание на необычные, какие-то нехарактерные, звуки; они раздавались где-то поблизости. Постепенно в перевозбу?женном мозгу застучало пусть и небольшими, но изрядно весомыми «молоточками». «Это что ещё за такие-сякие шумы?» – задавался безответный вопрос. Она похолодела всем несравненным телом, покрылась мириадами колючих мурашек и застыла в одном положении, бесподобным корпусом оказавшись на алексеевском месте, а изумительными ногами оставшись на пассажирском. Внимательно вслушалась. «Что, интересно знать, может сие означать? – не прекращала пытливая участковая блуждать в необъяснимых догадках. – Похоже, как будто кто-то где-то едва заметно шевелится?» И правда, откуда-то, скорее всего из-под приборной панели, доносились навязчивые шумы, на первый взгляд, казалось бы, неопасные, но (после пережитых волнений) способные заставить вздрагивать и бывалых, и закалённых сотрудников (чего уж говорить про совсем ещё юную девушку, полтора года назад прошедшую первоначальную служебную подготовку?). Основной интонацией слышалось следующее: «"Вщить"! "Щи-и-и-ть"… Шик, шик, шик». Очень напоминало, как кто-то, неизвестный, но слишком пронырливый, пытается проползти сквозь прочную стальную обшивку, ищет в металлическом корпусе наиболее уязвимое место (отверстие, пригодное, для того чтоб протиснуться и скользкому, и юркому существу), а ничего не обнаруживая, недовольно шипит и на непонятном наречии зловеще ругается. Было от чего перетрусить даже смелому, самому отважному, воину. Не стала исключением и привлекательная особа, не наделённая той уникальной способностью, какая приобретается за долгие годы действительной службы и какая помогла бы спокойно отреагировать на присутствие омерзительного, наделённого смертельным ядом, создания.

Неожиданно! То ли ей показалось (когда у страха глаза всегда велики), то ли и на самом деле где-то рядом возникло чьё-то неведомое, до жути чужое, присутствие? Тревожное чувство выразилось нескончаемыми мурашками, стремительно пробежавшими по хрупкому телу. Настороженная смуглянка, в обычных условиях бравая и бесстрашная, боязливо почувствовала, что поблизости кто-то (и страшный, и очень опасный) находится. А тут ещё! Откуда-то спереди, прямо из-под приборной панели (где по предусмотренной конструкции располагается бардачок), медленно, словно в замедленной съёмке, скатилась миниатюрная жидкая капелька; она очень напоминала смертоносную слюнку, выделяемую отвратительным пресмыкающимся, перед тем как ожесточённо наброситься. Да и! Кажется, в том самом месте проявилось некое, едва уловимое, продвижение – оно неотвратимо устремлялось во внутреннее пространство.

Всё, медлить дольше нельзя (от неоправданной проволочки могла зависеть сама её бренная жизнь) – и Владислава, охваченная неописуемой паникой, позорно ретировалась. Как именно? Резко распахнула водительскую дверцу, чуть подогнула ровненькие коленки, оттолкнулась от пассажирского кресла и, не забывая по-женски пронзительно вскрикнуть, как быстрая пуля, вылетела наружу. Она не упала (сказывалась неплохая первоначальная подготовка), а ухватившись за верхний машинный обод (придававший дополнительной жёсткости), легко удержалась в устойчивом равновесии. Применяя великолепную выучку, оставалось лишь только подпрыгнуть, немного потопать новомодными ботильонами, постучать каблучными набойками по металлическому капоту, переместиться на недоступную крышу, усесться на синюю люстру и, облегченно вздохнув, остаться дожидаться умелого Палыча, без сомнений спешащего на скорую выручку.

Как и обычно, в преданности неустрашимого сослуживца она нисколечко не ошиблась: из-за необъятных деревьев он показался точь-в-точь через пару минут и, передвигаясь привычным, каким-то медвежьим, бе?гом, спешно приближался к оставленной на лесной дороге служебной машине. Бежал он грузно, с тяжёлой отдышкой, но, ни на что не взирая, старался выжимать все наработанные, приобретённые когда-то, умения. Очутившись возле вверенного автомобиля, Алексеев непривлекательно отплевался и предпринял первоочередные попытки, способные помочь восстановиться нормальным дыханием. Сквозь проводимые процедуры он нашёлся нескромно полюбопытствовать:

– Ты чего кричала – гадюку, что ли, опять увидела?

– Похоже… – ответила кареглазая собеседница, не решаясь поспешно покинуть занятую позицию, – правда, саму я её не видела, но у тебя, в подвластной машине, находится что-то странное и – ОНО! – пугающее, гадко шевелится. А ещё! Таинственная тварь просто исходит зловещей слюной, как хочет вцепиться мне в маленькую, так-таки хрупкую, ногу, – ей было стыдно за проявленную, отнюдь не полицейскую, слабость, но она ничего не могла с собою поделать (как уже говорилось, она панически, больше всего на свете, боялась ползучих гадин, неприятных, извилистых, чешуйчатых, скользких).

– Ох, и трусиха ты, Слава! – чуть отдышавшись, старший прапорщик осторожно, постоянно ожидая каверзного подвоха, просунул голову внутрь неприветливого салона, угрожавшего внезапной атакой, и стал напряжённо вглядываться. – Ну, да ладно, так уж и быть, сейчас мы посмотрим… где, ты говоришь, она притаилась?

– Мне показалось, под передней панелью, – наморщившись и почесав икорную (правую) область (в части порыва нейлоновой ткани), Шарагина попробовала крепиться и выглядеть хоть чуточку беззаботней. – Хотя-а… коварная гадюка могла давно уже выползти и сейчас либо свободно «шляется» – где-нибудь по внутреннему салону – либо – что нисколько не лучше –спряталась где-то внизу, предательски устроившись под обшивкой.

– Ладно, я осмотрюсь и хорошенечко всё проверю, – предполагая внезапное нападение и стараясь быть более острожным, усердный помощник нехотя поднял корявую палку и напряжённо пошарил по невместительному пространству; настороженное обследование сопровождалось и проницательным, и пристальным взглядом.

В первую очередь он изучающе глянул под собственное сидение – пустое дело. Потихоньку передвинул с места на место разнообразные предметы, сваленные в кучу и предназначенные для обслуживания служебной машины – результат идентичный. Пришлось внимательно обследовать кресло уже пассажирское – ноль полный. Перебраться с осмотром на задний диванчик – и там совсем ничего. Переключиться к панели приборов, где добросовестно изучились захла?мленный бардачок, а дальше все нижние части, установленные как справа, так же и слева. Не найдя хоть чего-нубудь мал-мала подозрительного, прагматичный прапорщик пристально вслушался. И тут! Как и несравненная спутница, услышал необычные, если не странные звуки: «"Вщить"! "Щи-и-и-ть"… Шик, шик, шик».

– Послушай, Слава, – прокомментировал Евгений добытые сведения, вылезая наружу и помогая взволнованной девчушке спуститься на землю (убедившись, что тревожные опасения оказались напрасными, она торопилась восстановить всю бойкую репутацию, ненадолго, в критическое мгновение, ею утраченную), – а ты случайно не эту водичку видела? – он указал на маленькое, еле заметное, пятнышко (оно образовалось на резиновом коврике, предусмотрительно положенном напротив пассажирского кресла) – А звуки?.. – поднимая указательный палец, требовательный мужчина заставил прислушаться. – Не их ты, сидя в одиночестве, слышала?

– Вроде того, – согласилась с ним Владислава, исполнив пожелание критичного прапорщика и оценив пугавшие шумы, доносившиеся из салонного помещения; не отваживаясь протиснуться внутрь, она остановилась у водительской две?ри, а пользуясь сплошной тишиной, сгустившейся над мрачным, непроглядно дремучим, лесом, отчётливо различала всё то же самое (шевеление не шевеление, шипение не шипение, но нечто, уж точно, ей непонятное), – а что, постесняюсь спросить, оно, плохое и скверное, может сейчас означать?

– Всё представляется и просто, и совсем незатейливо, – Алексеев не удержался от лёгкой усмешки, выглядевшей, скорее, всё-таки дружелюбной, чем, скажем, уничижительной, – если не слишком вникать в устройство автомобильной техники, то, рассуждая в общих чертах, причина твоего, Слава, необоснованного испуга кроется в обыкновенной халатности…

– Какой?

– Короче, уже как пару недель я стал замечать, что резиновый шланг, установленный возле отопительной печки и подающий разогретую жидкость, имеет частичное повреждение – вот, правда, заменить его пока не берусь!

– Но почему?! – непритворно изумилась педантичная сослуживица (она категорично относилась ко всяким проявлениям служебной расхлябанности), к наступившему моменту сумевшая восстановить душевное равновесие. – Ты же вроде всегда являлся – таки-и-им! – исполнительным?.. Тем более когда напрямую затрагивается качественное обслуживание служебной машины.

– Неприятность не выглядит сильно опасной, – удовлетворяя безмерное любопытство, старший прапорщик (как и всякий другой человек, если затрагивается больная тема) пустился в подробные разъяснения, – а повреждение несущественное. Короче, охлаждающая жидкость уходит в незаметных объемах, да и то лишь когда немного остынет – при отсутствии внутреннего давления. Работы, опять же, срочной, у нас всегда предостаточно – больше чем можно себе представить! – поэтому я набрался смелости с надлежащим ремонтом покуда повременить. Передвигаюсь на собственный страх и риск – надеюсь на личное везение да пресловутый «русский авось», по совести ни разу не подводивший.

Оправдываясь перед юной соратницей, в обычной жизни принципиальной и пунктуальной, немолодой мужчина в качестве повинного извинения много чего ещё хотел привести; но… тут раздался телефонный звонок, доносившийся из форменной куртки, свободно облегавшей красивое женское тело. Звонила следователь, прибывшая на страшное происшествие; то есть отвечать ей требовалось при любых обстоятельствах, поскольку она могла сообщить о какой-нибудь значимой информации.

– Шарагина. Слушаю, – не затягивая с установлением сотовой связи, деловая брюнетка достала корейский мобильник «Samsung» и моментально ответила, применив стандартное, обычное для служивого люда, высказывание.

– На выезд приехал начальник отдела – лично! – послышался мелодичный, но и распорядительный голос, – и срочно требует вас обоих к себе. Хватит, говорит, заниматься пустой ерундой – он в курсе, что вы отправились обследовать предположительный участок новой делянки – а пора переходить к покойному леснику, или непосредственной отработке и последних связей, и давних знакомых. По его неоспоримому мнению, «убойные ноги» растут из кого-то, кто зачастую занимается «промысловым лесом», – привела она сленговый термин, означавший «незаконную рубку». – Как понимаете, мистическая версия, подкреплённая необъяснимым нападением ополоумевших гадин, – она теперь никого не устраивает.

– Принято, – неглупая участковая подтвердила полное понимание, а следом отключила мобильную связь (раз их почтил главный начальник районной полиции, значит, нужно поторопиться и выдвигаться немедленно). – Поехали, Палыч, нам первоочередную задачу «нарезали», – обращалась она к стоявшему рядом унылому сослуживцу (он прекрасно расслышал поступившее предложение и превосходно его осознал), – сейчас «до потери пульса» будем пытаться выяснить: а, с кем, интересно, покойный лесничий «в ходе делёжки российского леса» сумел «рассобачиться»? Ха! Да настолько непримиримо, что на него натравили целое ядовитое полчище. Те несговорчивого стражника леса нещадно изжалили и довели до страшной, словами неописуемой, смерти.




Глава III. Две похожие девушки


Тёмная, практически непроглядная, майская ночь. По одному из продолжительных коридоров Московского суворовского училища уверенной походкой следует суровая молодая особа; она облачена в форменное обмундирование генерал-лейтенанта спецслужб ФСБ. Дивное дело! На вид ей двадцать пять лет, хотя на самом деле недавно исполнилось тридцать один. Сопровождаемая молодцеватой сержантом-девушкой, военная направляется в расположение несовершеннолетних воспитанниц, после тяжёлого служебного дня спокойно почивающих на двухъярусных железных кроватях.

Возникает справедливый вопрос: что это за юная командир и как (в несоразмерные чину годы) она сумела достигнуть высокого звания? На описании её неоценимых заслуг необходимо остановиться немного подробнее…

В далёкие времена, когда ей готовилось исполниться двадцать шесть лет, капитан Московского уголовного розыска Оксана Беро?ева в течении некалендарного года сумела свершить целых три подвига: во-первых, выявить и обезвредить тайный заговор американского ЦРУ; во-вторых, возвратить в потустороннюю преисподнюю восставшую из ада призрачную покойницу; в-третьих, находясь в составе сборной штатовской группы, организованной на Аляске, вступить в неравное противоборство со зловещим инопланетным вторжением. После удачного завершения она удостоилась высокого генеральского звания, а специально для неё, для борьбы со всяческими необъяснимыми поползновениями и страшными сущностями, принялось волевое решение «организовать седьмой секретный отдел» – всем немногочисленным составом он поступил под полное её попечение. Далее, находясь уже в новой должности, высокопоставленная сотрудница напрямую участвовала в истреблении жестокого хана Джемуги, подмявшего под себя целый региональный город; он умудрился создать в нём современное «монгольское иго». За тот знаменательный подвиг на золотистых погонах добивалось по одной золочённой звездочке, заслуженно «упавшей» на каждый из них. Невероятных успехов отважная красавица добивалась, невзирая на невысокий рост, несильное, внешне не крепкое, телосложение; зато она выделялась непревзойдённой, просто великолепной, фигурой, подчёркнутой несравненными формами, словно бы списанными с древнегреческой или же с древнеримской богини. Ещё стоит выделить уверенную профессиональную хватку, простодушную, искренне прямую, натуру и вовсе неустрашимую смелость; заодно обратить внимание на острый, аналитически развитый, ум, мгновенную сообразительность и устойчивую моральную подготовку.

Сейчас она идёт по длинному коридору, протянувшемуся в одном из расположений суворовского училища, и выдерживает благородную, величаво уверенную, осанку. Во внешнем облике в первую очередь бросаются следующие особенности: чёрные, как смоль, волосы, ничем, в соответствии с высоким положением, пока не прикрытые, непринуждённо потряхиваются; своеобразная причёска, равномерно подрезанная по нижней части, простирается от левой части миловидного подбородка и доходит до стороны противоположной, опускаясь немного ниже; продолговатое лицо, отмеченное нежной и смуглой кожей, остаётся серьёзным; придирчивый взгляд, выраженный глазами карими, внешне неустрашимыми, периодически грозно постреливает (хотя в глубине остаётся и озорными, и лукавыми); неотразимое лицо пытается казаться строгим и выдавать непримиримую командующую, скорее всего проверяющую. Увидев по ходу движения пустовавшую, временно не заправленную, кровать, она недовольно наморщилась да неприветливо поводила и вздёрнутым носом, и изумительными губами, слегка подкрашенными одноцветной, похожей на коралловую окраску, помадой. Вторая военная, едва ли достигшая двадцатилетнего возраста, поспешила внести предельную ясность:

– Это постельное место дневальной, – на вытянутой физиономии, книзу сведенной в выразительный подбородок (он придавал ей некоторое сходство с мужчиной), она состроила виноватую мину и потупила голубые, немного напуганные глаза, – отлучившаяся курсантка заменила меня «на тумбочке», – характерным, чисто солдатским, термином дежурная обозвала постовое место, предусмотренное в каждой военной казарме (оно располагается, как правило, сразу при входе), – пока я вызвалась Вас проводить… Сами же, наверное, понимаете, оставлять расположение без надлежащего присмотра по «нашему» уставу нельзя, – хитроватая девушка немножечко привирала, поскольку спала аккурат она (за ней сбегала расторопная солдатка, когда во входную дверь казармы нежданно-негаданно постучали).

Взглянув на высокою блондинку, закрепившую волнистые пряди пышным «хвостом» (она прикрыла их обыкновенной солдатской пилоткой), Оксана (ну так, для приличия) наигранно строго оценила внешний сержантский вид (не вызывавший никаких значительных нареканий, за исключением одной расстёгнутой пуговицы, находившейся сверху), удовлетворённо кивнула и властно распорядилась:

– Я нахожусь здесь по поводу, совсем по иному… Проводите меня к спящей курсантке по фамилии Ли?сина.

– Есть, товарищ генерал-лейтенант! – чётко отрапортовала провожатая спутница, приписанная к воспитательному подразделению в должности «замкомвзвода»; она повела высокопоставленную гостью в глубину просторного спального помещения.

Двухъярусные кровати, отчасти железные, а частью новые, деревянные, устанавливались в шесть продолжительных, протянутых сбоку, рядов. Миновали четыре, остановились у пятого. Пришлось пройти немного вперёд. Двигаясь вдоль проходного порядка, оставили за плечами пару двухместных расположений, друг приставленных к другу. И генерал-лейтенант, и старшая солдатка остановились у третьего. Сопровождавшая сержантка направила указательный палец на мирно посапывавшую молодую красавицу. Поразительное дело, первое, что бросилось ей в глаза, – непостижимое сходство, имевшееся у двух разновозрастных девушек, как будто они являлись родными сёстрами. Впрочем, предположение представлялось ошибочным: ни та ни другая не считались вообще никакими родственниками.

– Всё, спасибо, – пока провожатая вытаращивала большие глаза, Оксана отправила её восвояси, – можете идти: дальше я справлюсь сама.

Дождавшись, когда дежурная покинет видимое пространство, когда грубоватые шаги постепенно затихнут и когда они окажутся в начале казарменного пространства, Бероева осторожно потрогала за правое, кверху повёрнутое, плечо. Прежде чем юная воспитанница открыла заспанные глаза да хоть что-нибудь ей ответила, перекрыла миловидный роток – зажала его и прекрасной, и сильной ладонью. Как бы она не расстаралась, сквозь накрывшую пятерню прорвался приглушённый, но радостный окрик:

– Оксана?! Ты?.. Здесь?.. Как же я по тебе соскучилась…

– Тихо, Лиса, давай-ка чутка потише, – обращаясь по привычному прозвищу, высокопоставленная сотрудница разом погасила любые счастливые излияния (они естественно возникли у внезапно разбуженной девушки и сами по себе пытались прорваться наружу), – я всё тебе объясню потом. Сейчас по-тихому собирайся: для тебя имеется важное, невероятно секретное, дело. Поедешь со мной – с командованием я завтра договорюсь.

Являясь непослушной, лихой и дерзкой, особой, Лисина Юля (по протекции генерал-лейтенанта Бероевой) вне конкурса попала на полное попечение государства; она оказалась в военном училище, где привыкла к воинской дисциплине и где прекрасно усвоила первостепенные уставные правила. Сейчас, считаясь девушкой далеко не глупой, она мгновенно сообразила, что раз за ней приехала (лично!) начальница самого засекреченного отдела, значит, дело, и правда, серьёзное. Не издавая ни лишнего звука, сметливая воспитанница собралась ровно за сорок пять секунд (они предъявляются в армии в качестве стандартного норматива) и предстала перед влиятельной наставницей в чёрной курсанткой форме; она отличалась красными погонами да характерной надписью: «СВУ».

– Я готова, – простецки заключила деловая плутовка; она эффектно тряхнула каштановыми, внизу закруглёнными прядями (равномерной причёской они походили на стоявшую рядом черноволосую командиршу), и, словно она здесь главная, твёрдой походкой направилась к выходу.

Отлично зная непримиримый характер, в чём-то нагловатый, а где-то и вздорный, Оксана лишь по-сестрински улыбнулась, протяжно вздохнула, покачала изумительной головой, поводив то вправо, то влево, и не менее уверенной поступью направилась следом. У дежурившей девушки, стойко застывшей на выходе, появилась дополнительная возможность сопоставить необычайную схожесть, имевшуюся у обеих очаровательных спутниц: они шли по коридору ровно и ступая практически в ногу. Заодно она выделила несущественные отличия, имевшиеся у юной курсантки: во-первых, шестнадцатилетний возраст; во-вторых, чуть-чуть завышенный рост; в-третьих, озорной и лукавый взгляд (в отличии от влиятельной спутницы, ничем не прикрытый); в-четвёртых, нижнюю губу, немного оттопыренную, словно вечно обиженную (она ничуть не портила бесподобного внешнего вида, наоборот, придавала дополнительной, ни с чем не сравнимой, пикантности).

– Сержант! – обратилась Бероева к застывшей военнослужащей (та лишь сейчас поняла, что именно в прибывшей генеральше ей показалось знакомым). – Милой леди необходимо переодеться – сходите в курсантскую каптёрку и выдайте одежду, в которой она прибыла. Если несложное поручение понято, можете идти выполнять. «На тумбочке» – я! – пока постою, чуть-чуть подежурю, – не увидев дневальной, она саркастически улыбнулась (заодно опередила любое возражение, какое перво-наперво пришло бы ответственному лицу, поставленному на бдительную стражу, неусыпную и надёжную, по сути передовую).

Как и полагается в армии, живописно откозыряв, наиболее юные девушки проследовали в святая-святых любой солдатской казармы; вещевая кладовка располагалась в пяти метрах от основного входа и пряталась за неприступной, сугубо железной, дверью. Генерал-лейтенант осталась стоять на надлежащей охране. Вернулись исполнительные посланницы ни много ни мало, а ровно через четыре минуты. Лисина Юлия Игоревна кардинально преобразилась! Теперь на ней красовались предметы обычной гражданской одежды: простенькая болоньевая куртка, отличавшаяся коричневым цветом и большим количеством всяческих молний; прочные синие джинсы, как принято среди молодежи, вытертые на бёдрах да в голенной области; новомодные кроссовки, по окрасу сочетавшиеся с верхней одеждой и украшенные четырьмя разноцветными полосами; чёрная водолазка, использованная когда-то для спасения пленённой Оксаны. По нестандартному внешнему виду можно с уверенностью судить, что влиятельная наставница готовит её для какой-то уличной деятельности, скорее всего, разведывательной, а возможно, необычайно таинственной (если принимать во внимание секретный отдел, к какому та напрямую приписана).

– Вот, – знойная брюнетка, облечённая в генеральское звание, удовлетворённо кивнула, а следом осветилась добросердечной улыбкой, – теперь я узнаю несравненную плутовку Лису, способную к активному погружению в обыкновенное провинциальное общество. Так случилось, сейчас её прежние умения окажутся кстати, – добавила она намного тише, слегка удручённо, предназначая последние слова, единственное, только лишь для себя, – время нынче такое… военное, неспокойное. Пошли! – отдала она непререкаемую команду и твёрдой походкой, наработанной за долгие служебные годы, направилась к выходу.

– Оксана! – окликнула кареглазая бестия и… сразу же осеклась: – Простите, товарищ генерал-лейтенант, – она вдруг отчётливо поняла, что о существующей между ними чувственной дружбе посторонним знать, ну! просто необязательно, – но как же мои личные документы?.. Они находятся в кабинете у ротного командира, а туда, в его отсутствие – при всём огромном желании! – попасть никак не получится.

– Поверь, Юла, – непонятно почему (по какой-то неизвестной причине?) Бероевой вспомнилось и второе прозвище, некогда прилипшее к непревзойдённой ловкачке; она остановилась, не дойдя до дверного проёма, на секунду обернулась назад, а дальше договаривала уже на ходу: – Они тебе пока не понадобятся… и будет даже лучше, что ты оказалась без них.

***

Часом позднее.

– Куда мы едем? – поинтересовалась Юлия, беспечно расположившись в пассажирском переднем кресле (передвигались на первоклассной «Шевроле-Ниве», принадлежавшей высокопоставленной российской оперативнице); она придала себе нисколько не скромную позу (несмотря на несопоставимое положение, в присутствии друг друга они чувствовали себя и спокойно, и свободно, и очень вольготно).

– В один отдалённый, захолустно провинциальный, посёлок, – не поворачивая чёрненькой головы, разъясняла вторая девушка предстоявшую впереди рабочую перспективу (правда, основную сущность передала невнятно, очень расплывчато); она давно уже вывела транспортное средство на окружную дорогу и уверенно правила, устремлялась на выезд из столичного мегаполиса, – но об основной задаче ты узнаешь немного позднее.

– Опять, «лять», какие-то страшные, едва ли не чудны?е секреты,сплошные «страсти-мордасти»?! – недолюбливая армейскую исполнительность да суровую дисциплину, проворная проныра наконец-то немного расслабилась; соответственно, она позволила себе применить излюбленные непутные вставки, освоенные в недалёком, точнее прошлогоднем, бродяжничестве. – Ну, и «по фигу»! – обозначившись немного обиженным видом, на пару минут замолчала.

Как и всякая непоседливая натура, юная девчушка не смогла усидеть в горделивом молчании, в занудном затишье. Не выдержав, она озарилась необычайно заинтересованным видом и продолжила настойчиво любопытствовать:

– Оксана, а вспоминаешь ли ты моего прежнего воспитателя, Павла Аронова? Хорошо ли ты помнишь день его преждевременной гибели? – озорная плутовка печально нахмурилась, а глаза её, карие, заблестели, наполнившись солёной, неприятно обжигавшей их, влагой.

– Конечно, я помню случившуюся трагедию и не переставая ругаю себя за непростительную оплошность, какую допустила в той сложной, воистину непредсказуемой, спецоперации, – являясь непревзойдённой оперативницей и чувствуя завуалированный подвох, Бероева слегка напряглась; но, не подавая виду, она всё так же уверенно правила, к Лисиной не поворачивалась, а только искоса её изучала (окидывала напряжённо сосредоточенным взглядом), – Одного не пойму: к чему ты поднимаешь серьёзную тему, насколько я понимаю, неприятную для нас – для обеих? Ну-ка хитрющая проказница давай-ка «колись»: чего за очередные черти завелись в твоей и без-то них бесноватой головушке?

– Да так… – ответила Юла вначале расплывчато; она выждала необходимую паузу, резко переместила не по-детски развитый стан вперёд, атлетически изогнулась, чтобы глаза смотрели в глаза, а наполняясь горючей влагой, участливо всхлипнула да задалась непривлекательным, наиболее (с её точки зрения) насущным, вопросом: – Просто я вот всё думаю: что было бы, если бы мы тогда предательски его не покинули, не бросили на произвол зловещей судьбы, а? Наверное, он бы со стопроцентной гарантией выжил – ты так не думаешь?

– Нет, – привыкнув выдерживать взгляды и гораздо похлеще, и значимо посерьёзнее, Оксана стойко выдержала словесный укор, отчасти надуманный, а частью вполне справедливый; не отводя спокойного взора, она и простодушно, и чётко ответила, единственным разом поставив все точки над литерой «И»: – Тогда бы погибли мы – все!

– Ага! – эмоциональная девчушка неприветливо фыркнула и отодвинулась на прежнее место; дальнейшую беседу она вела угрюмо насупившись: – Мне почему-то представляется, что тебе важнее было вывести проклятого хана Джемугу, чем оказать действительную помощь отважному соратнику по оружию. Э-э-эх!.. Если бы ты меня, доверчивую, не «вырубила»?.. Я бы ни за что – ни за какие коврижки! – не оставила Борисыча в полной, смертельно безвылазной, «Ж!». Вдвоём мы бы непременно чего-то придумали. Эх, Оксана, и зачем ты меня в тот жуткий день «отключила»?! – Первый раз, на ту волнительную тему, они разговаривали полностью откровенно, поэтому скорбящая воспитанница старалась высказать всё, что, так или иначе, давно уже накипело.

– Он сам меня попросил, – почувствовав несмываемую вину, Бероева (что было на неё ничуть не похоже) даже немножечко прослезилась; она не успела превратиться в «железную леди» и простые человеческие чувства (сочувственные, участливые) пока ещё не утратила, – Павел не мог и мысли себе допустить, чтобы с любимой воспитанницей случилось хоть что-то плохое либо же скверное… он не оставил никакого иного выбора.

– И принял на себя геройскую смерть, и спас от ненавистного «монгольского ига» целый огромный город! – высокопарно промолвила молодая плутовка, выпятив великолепно сложённую гордую грудь; в лице она наполнилась чуть красноватой окраской. – Мы же как трусливые зайчики спасли лишь личные задницы и оставили верного друга на злую погибель, несправедливую, страшную. Оксана, ты помнишь: сколько в его мужественном теле, зверски расстрелянном самым жестким образом, при вскрытии обнаружено пуль?

– Не менее сотни, – справившись с несвойственной слабостью, генерал-лейтенант смахнула непрошенную слезу; с озабоченным видом она посмотрела на юную спутницу, устроившую невыносимую словесную пытку, – на нём не осталось живого места. Мне очень жаль, Павел тоже считался мне… пускай и не слишком близким, но, точно уж, не чужим.

– Ладно, «проехали», – не научившись подолгу зацикливаться на текущих проблемах, то есть всецело поддаваться меланхолическим настроениям, наиболее молодая особа решила поменять основную тему проистекавшего разговора, – ты лучше признайся: куда ты намереваешься меня в действительности «засунуть» – в какую очередную «Ж!»? Сразу скажу, я согласна на всё, даже на шпионскую поездку во враждебную нам Америку, по существу вероломную, а по сути и поганую, и вчистую прогнившую.

– Нет, – Бероева загадочно улыбнулась; они давно уже выехали на загородную дорогу, и она посчитала, что пришла пора немного открыться: – Тебе не придётся никуда десантироваться да разворачивать диверсантскую деятельность. Через пару часов ты окажешься в обычной российской глубинке, где в последние сутки творятся необычайные, до ужаса странные, вещи.

– Какие?

– Узнаешь прямо на месте. Твоя основная задача, Лиса, не выглядеть экстраординарной, тебе непривычной. Словом, потребуется: во-первых, встать на бродяжный путь, на прежнюю жизнь; во-вторых, поплотнее втереться в доверие к местному криминалу; в-третьих, попытаться выявить подозрительных лиц, появляющихся с недавнего времени и вынашивающих нехорошие, если не отвратительные намерения; в-четвертых и, наконец, в-последних, ни в коем случае себя не выдать и, разумеется, при всех обстоятельствах остаться в живых! Теперь немного поспи: ехать осталась не больше чем пару часов, а на месте желательно оказаться полной человеческих сил, и физических, и нравственных, и духовных. И запомни: в последующем, как и обычно, при любых условиях тебе придётся крутиться самой.

– То есть ты хочешь, Оксана, сказать, что ты никак не будешь меня контролировать? – Юла настолько выпучила и без того большие глаза, насколько, казалось, они сейчас лопнут (ну, или по крайнем мере, высвобождающиеся, покатятся изо обеих орбит). – И даже ни разу не выйдешь на связь?!

– Нет! На этот раз… нет. Дело слишком серьёзное – я появлюсь в последний момент.

Через два с половиной часа генерал-лейтенант наиболее засекреченных служб остановила полюбившуюся машину на западной окраине посёлка Нежданова, прямо у дорожного указателя, и ласковым движением разбудила не менее дорогую плутовку:

– Лиса, мы приехали – пора подниматься и отправляться на вольную волю, – подразумевала она свободную деятельность, – на вот, – девушка, облечённая в генеральское звание, передала проворной воспитаннице небольшую железную связку и маленький баллончик со сжиженным веществом, – возьми свои старые ключики, изъятые у тебя при зачислении в СВУ – я взяла на себя обязанность их сохранить – а вкупе с ними и средство индивидуальной защиты: что-то мне подсказывает, в недалеком будущем они обязательно тебе пригодятся.

– Да, мои остренькие отмычки не раз уж спасали мне жизнь, а заодно и де?вичью честь, – отвечала юная бестия, смачно потягиваясь и водя из стороны в сторону расслабленным телом. – Мы что, уже приехали? – Вопрос считался вполне естественным; вместе с ним она принимала передаваемые ближайшей подругой защитительные предметы.

– Правильно, мы на искомом месте, – глубоко вздохнув, отвечала и суровая наставница, и ласковая приятельница, – дальше ты начинаешь «шилокрутить» сама.

– Тогда я пошла, – не тратя времени на долгие расставания и неприятные обеим сюсюканья, молодая проказница не стала особенно церемониться, а, напротив, ловко распахнула пассажирскую дверцу и через долю секунды оказалась снаружи.

– Лиса! – окликнула Бероева напоследок. – Пожалуйста, береги себя и без особой надобности особенно не рискуй.

– Справлюсь! – лишь только ответила та и скрылась в кромешную темноту.

***

Утром тех же текущих суток.

Как и всегда, высокопоставленная руководительница седьмого секретного отдела, она же непревзойдённая оперативница Московского уголовного розыска, приехала на основную службу к половине девятого. Первым делом изучила накопленные отчёты, поступившие за истекшую ночь от подчинённых сотрудников; всем немногочисленным составом они находились по дальним командировкам и ежедневно, к восьми утра, присылали срочные свежие сведения. Работа представлялась привычной, и проделалась за каких-нибудь полчаса. Дальше потянулось размеренное, по части унылое, течение служебного дня; оно не ознаменовывалось ни великими подвигами, направленными на отражение инопланетных вторжений, ни отчаянной борьбой с чертовски ошалевшей мистической силой, ни, в крайнем случае, максимальным искоренением до беспредела обнаглевшей преступности. Словно просчитав её разочарованное, тоскливо угнетённое, настроение, около четырёх часов пополудни на письменном столе затрезвонил ярко-красный соединительный аппарат; он отличался старинной конструкцией и имел телефонный провод, исходивший из одной, единственной, точки.

Здесь стоит немного отвлечься и вкратце поведать, что, являясь девушкой скромной, особо непритязательной, вновь назначенная начальница выбрала в служебные помещения кабинет неброский, не представлявшийся слишком большими; также он не кричал напропалую изысканной мебелью. Останавливаясь на внутреннем убранстве немного подробнее, на непросторном периметре (не превысившим шестнадцати метров в квадрате) можно выделить стандартную, ещё советскую, мебель: т-образный стол, десяток железных стульев, обтянутых чёрной рельефной материей, пару офисных шкафчиков, битком забитых первостепенной документацией, да тройку оконных проёмов, пускай и узеньких, но в целом высоких.

Итак, сообразив, что обозначилась прямая президентская связь, влиятельная особа (от нескончаемой скуки чуть было не задремавшая) резким движением схватилась за красную, едва ли не раскалённую трубку; она быстро приблизила её к миловидному уху, немного сдвинув чёрные волосы:

– Бероева. Слушаю…

– Могла бы не представляться: я знаю, кому звоню, – с той стороны секретной связи послышался спокойный, всегда размеренный, голос; правда, сейчас он показался чуточку вкрадчивым. – Ты случайно не занята?? – последняя фраза произносилась и с сочувственной, и с иронической интонацией.

– Нет, – прекрасно понимая, что позвонили ей вовсе не из праздного любопытства, начальница засекреченного отдела в нетерпении напряглась, – точнее, несильно, – понимая, что её не видят (хотя кто его знает?), она усмехнулась, – занимаюсь составлением каждодневных отчётов – работа нудная, но, как мне разъяснили, крайне необходимая.

– Совершенно верно заметили: без статистических данных мы быстро погрязнем в неуправляемом хаосе да беспросветной рутине, – послышался лёгкий намёк на нескрываемое злорадство, – но я сейчас совсем не за этим…

– Понимаю… – проговорила Оксана после весьма затянувшейся паузы (излюбленная привычка «ходить вокруг да около» не давала молодой сотруднице относительного покоя). – Что мне следует сделать, куда надлежит отправиться?

– Пока ко мне, – язвительное ехидство закончилось, а звучавший голос сделался на редкость серьёзным, – а дальше посмотрим! – И значимое соединение то?тчас же прекратилось, потому как на том конце повесили телефонную трубку (наверное, хорошо понимали, что опровергнуть услышанные слова никто не отважится?).

Получив неоспоримое приказание, влиятельная особа, облечённая в генеральское звание, направилась на Красную Площадь и проследовала к величественному Кремлю; на неизменной «Шевроле-Ниве» она подъехала напрямую к центральным воротам. Её ожидали. Увесистые створки оказались распахнутыми. Перед ними молчаливо скучали двое сотрудников ФСО, одетые в гражданскую форму одежды. «Вот и опять та пара из ларца, что одинакова с лица», – отметила придирчивая брюнетка, произнеся про себя привычную безобидную прибаутку. И действительно, дожидавшиеся мужчины виделись полностью идентичными. В их случае можно выделить лишь основные характеристики: и одинаковый средний возраст, и обоюдный высокий рост, и немыслимо широкие плечи, и суровые, по чести непроницаемые, лица (едва-едва не квадратные), и чёрные дорогие костюмы, свободно облегающие мускулистые туловища, и спрятанное от постороннего взгляда (выделялось под левой мышкой) табельное оружие.

– Чего застыли? Ведите! – заехав на внутреннюю территорию, Бероева бросила личное автомобильное средство за высокой кремлёвской стеной и не удержалась, чтобы не отметиться какой-нибудь саркастической шуткой.

Вышколенные стражники даже не шелохнулись, а продолжили сохранять истинно бесстрастное выражение. Прекрасно зная, что начальница седьмого отдела является неплохо осведомлённой, куда ей направиться дальше, сопровождавшие сотрудники предоставили ей проследовать первой; сами они (от «греха подальше» приняв неизменный «макаров») пристроились чуть поодаль и молча довели до секретного кабинета, по традиции используемого для тайных переговоров. Президент дожидался, сидя в одном из просторных кресел, мягких и кожаных. Указав на второе, он предложил удобно расположиться и ей, а следом моментально включиться в им запланированную беседу.

– Не перестаю поражаться, при каждой встрече, Оксана, ты только всё более хорошеешь, – они давно не соблюдали ни светских условностей, ни положенной в военном мире строгой субординации; потому-то, наверное, начав с неприхотливого комплимента, Глава российского государства быстро вернулся к животрепещущей теме (в наступивший момент она считалась наиболее важной и затронулась им в ходе недавнего телефонного разговора): – Но о твоей непререкаемой внешности поговорим немного позднее. Сейчас обсудим кое-какой наболевший вопрос, вызывающий немаленькое волнение, если не крайне серьёзное подозрение. Как, надеюсь, ты отлично себе понимаешь, он потребует и спешного реагирования, и быстрого разрешения – заметь! – победоносного да, разумеется, со всех сторон положительного.

– Что планируем предпринять? – несравненная (во всех отношениях), сообразительная брюнетка, облачённая в генеральскую форму, предположила, что пора уже перейти к постановке конкретной задачи; она сидела, слегка нахмурившись, что нисколько не оттеняло безупречной наружности. – Точнее, что следует сделать мне?

– Тебе? – Президент на несколько секунд замолчал, обозначился задумчивым видом, словно в очередной раз обдумывал нечто необычайно серьёзное, а откинув последние опасения, передал основное напутствие: – Ты, Оксана, должна организовать тайный, всесторонне засекреченный, выезд. Кого-нибудь из лучших агентов ты отправишь в одну из отдалённых глубинок Центрального региона. Не открывая все карты, но обрисовывая в общих чертах, скажу: вблизи городка районного назначения, именуемого Райково, располагается некая секретная военная часть – как, полагаю, ты хорошо себе представляешь? – ракетная, стратегическая. Естественно, ты сразу же спросишь: при чём здесь расположение оборонных формирований? И правильно сделаешь, потому что – у нас! – он приподнял указательный палец кверху (кого он ещё имел в виду? – останется непонятно), – сложилось определённое мнение, что наши бывшие партнёры, ныне недружественные страны, попытаются осуществить какую-нибудь беспрецедентную провокацию. Сама должна понимать, допустить возникновение «пятой колонны», как и проникновение к ядерному оружию, – ни в коей мере нельзя! Тем более что в наиболее близком посёлке Нежданово – уже! – происходят невероятно странные вещи, необъяснимые, но наводящие на некоторые, не очень хорошие, размышления.

– Что они из себя представляют? – допытывалась Бероева, сосредоточившись значительно больше.

– Понимаешь, какая, интересная, творится там штука, – как и положено Главе государства, верховный главнокомандующий оставался на редкость серьёзным, но говорил и спокойно, и ровно, и рассудительно, – сегодняшней ночью, – он сделал короткую паузу, – на местного лесничего совершено ужасное нападение, невероятное, непостижимое, какое-то, знаешь, излишне таинственное. И опять ты, наверное, задашься справедливым вопросом: что оно в общих чертах собой представляет? И снова будешь права. Я и сам пока не располагаю какой-то значимой информацией, а имею лишь призрачные обозначения, ничем документально не подкреплённые. Если быть кратким, но всё-таки объективным, тревожная ситуация выглядит приблизительно так… В ночное время осуществляется массированное нападение ядовитых гадюк, неисчислимым количеством проникающих в деревенский дом. Странное дело, они убивают, единственное, лесничего, а никого из остальных домочадцев – молодую жену и маленькую дочку – по непонятной причине не трогают. Если это не подозрительно, тогда скажите мне – что! Подводя итог, остановлюсь на общем, на самом главном. Разумеется, наши местные сотрудники ФСБ всё там оперативно проверили; они более чем отчётливо выяснили, что умерщвлённый госслужащий заведовал определённым лесным участком, где поблизости не располагается никаких стратегических военных частей. Правда?.. – он на несколько мгновений замолк и пристально посмотрел на напряжённо внимавшую собеседницу. – Как раз в пределах ему подведомственных владений имеется законсервированная ракетная точка. Она давно не используется, а в «девяностые» примерно до половины завалена советскими, поспешно утилизированными, рублями; сверху на неё положена внушительная плита, заваленная полусгнившей, естественно прошлогодней, травой. Озвученное обстоятельство не вызывает ни малых сомнений, потому как проверено и чётко, и основательно! Но всё же?.. Необходимо срочно кому-то на место выехать и, оставаясь инкогнито, подробно разведать: а, не появился ли поблизости кто-нибудь посторонний? Понимаешь, он должен выдавать принадлежность к украинской, либо американской, либо – что нисколько не лучше – западноевропейской национальности. Твоя основная задача: найти кого-нибудь юркого и смышленого – обязательно, чтобы он не выделялся из общей толпы – да заслать его в гущу необъяснимых событий.

Вот примерно так, ненамеренно, совсем незатейливо, Глава российского государства натолкнул генерал-лейтенанта седьмого отдела на конструктивную мысль; она настойчиво убеждала, что к оперативному делу пора привлекать одну хитроумную бестию, где-то дерзкую, в чём-то пронырливую, но в любом случае бесконечно преданную, безмерно надёжную.




Глава IV. Жутковатая ночка


Практически в то же самое время, когда две несравненные девушки покидали пределы столицы…

По пустынной улочке, расположенной в посёлке Нежданово, ленивой походкой пробирается одинокий мужчина. Он легонько пошатывается, а неуклюжей походкой предположительно выдаёт, что либо неизлечимо болеет, либо прошедший день сложился у него чертовски удачно – посчастливилось разжиться успокоительной выпивкой. Вокруг стоит благоговейная тишина, как будто местная округа вся неожиданно вымерла; не слышится даже обычной «брехни», присущей остервенелым собакам, какие привыкли облаивать всякого, каждого. В наэлектризованном воздухе витает нечто зловещее, жуткое, неописуемо мрачное. Похожее ощущение возникает примерно тогда, когда забредёшь в ночное время в пустынное кладбище и только и ждёшь: «Вот-вот сейчас какая-нибудь могила неумолимо разверзнется; наружу вырвется потустороннее, чудовищно адское, пламя, а следом и сам великий гений, прародитель людского страха, внезапно появится!» Ну, или по крайней мере возникнет кто-нибудь из наиболее кошмарных прислужников.

Невзрачный человек никуда не торопится; он воспользовался полным отсутствием сопроводительных собеседников и предпочитает задушевно беседовать, разговаривая с собственной, по его мнению самой положительной, личностью. По заплетающемуся говору, слегка недовольному, но в общем доброжелательному, становится ясно – незнакомец явно находится во временной эйфории; то есть он получил хорошенькую анестезию, душевный покой, и погрузился в полноценное умиротворение, чувственное спокойствие. Непритязательный вид выдаёт, что неприглядный мужчина достиг сорокачетырёхлетнего возраста, что невысокий рост неплохо соотносится с плотным телосложением, хотя и начинающим тлетворное увядание (по-видимому, от прожитых в разгульной жизни праздных мгновений?), что голова его круглая, на удивление ровная, что волосы чёрные, отчасти взлохмаченные, что лицо ехидное, совсем неприятное. Особенно отмечаются следующие физиономические черты: серые, постоянно бегающие глаза; проваленный нос (вбитый, наверное, в драках?); узкие, больше обычного толстые, губы (слишком уж красные); дьявольски смуглая кожа, давненько немытая, а ещё и пропитанная мелкой угольной крошкой (она прочно въелась в мельчайшие поры и навряд ли когда-нибудь отслоиться). Из неброской одежды определяются недорогие предметы: разноцветная фланелевая рубаха, обладающая нагрудным карманом; чёрные трико, по бокам обозначенные тремя продольными светлыми полосами; сероватые носки, дырявые и замызганные; резиновые, чисто простые, сланцы. От рождения самодовольному путнику досталось имя Осольцева Геннадий Сергеевича; однако среди местного населения он славится созвучным псевдонимом – Генаха Солёный.

«Странно, – размышлял немолодой человек, немного нахмурившись и озадачившись волнительной обстановкой; словно чего-то почувствовав, он неожиданно останавливается да озабоченно вглядывается в чёрную пустоту, – что, интересно, сегодня за небывалая тишина? Никогда вроде бы раньше такого не видел… Обычно, или глупая собака, какая, надсадно забрешет, или похотливая кошка кое-где «замяучит», протяжно завоет – брр, поганая мерзость! – он слега передёрнулся, – или несмазанная калитка где-нибудь разочарованно скрипнет, выпуская уставшего ухажёра, хи-хи! уходящего от ненасытной возлюбленной… ну, или хотя бы неуёмное пение птиц должно бы послышаться. Но, нет! В округе спустилась гнетущая тишина, как будто всё живое – раз! – внезапно вымерло… ну, или готовится чего-то чрезмерно ужасное».

Постояв минуты две (а может, все три?), местный пьянчуга ничего поблизости, за исключением непроглядной да жуткой тьмы, не увидел да двинулся дальше, успокоенный, последовал вдоль железнодорожного полотна; он приближался к поселковому полустанку, освещённому единственным пристанционным электрическим фонарём. Хотя прошёл усталый алкаш не так уж и много, но, достигнув одноэтажного здания, отмеченного броской табличкой: «Нежданово», снова остановился; он потянулся к правому карману старенького, изрядно потрёпанного, трико. Достал откупоренную четвёрку недорого хмельного напитка, суррогатного и креплённого. Медленно отвинтил закрытую крышку. Вновь огляделся по всем четырём сторонам. Ничего опасного не почуяв, отхлебнул приличную горьковатую порцию. Почувствовал себя намного увереннее, звонко прищёлкнул довольненьким языком, выразительно передёрнулся, после чего вернул невместительную ёмкость на прежнее место, сам же отправился привычной дорогой.

Обойдя деревянное здание, крытое профильным зелёным железом, по левому краю, Геннадий оказался на широкой центральной улице; она отмечалась ещё советским названием и носила громкое имя – Ленина. Можно было идти по дороге удобной, хорошенько заасфальтированной, но, пройдя метров двадцать, он свернул на прилегавшую сбоку – непроглядно грунтовую. Да, если на основной неждановской улочке и имелось хоть какое-то приличное освещение, то на выбранном ответвлении стояла глубокая темнота, чёрная и мрачная, неимоверно пугавшая. «Брр, – он незадачливо передёрнулся и снова остановился, словно бы раздумывая, стоит ли настолько чудовищно рисковать и следует ли соваться в беспросветную тьму, – «чегай-то» сегодня вроде темнее обычного? Ну-кась впереди случится какой-нибудь мистический полтергейст? Хм, а разумно ли нынешней, чудовищно стрёмной, ночью, вообще идти обычной, давно знакомой, дорогой? Действительно дивно! По-моему, ничего похожего – даже в кошмарном сне! – никогда не чувствовал? Гм, правильно, – Осольцев озарился счастливой улыбкой, как будто нашёл осознанную разгадку, отвечавшую нечаянным, посетившим буйную головушку, страхам, – скорее всего, я мало выпил – вот мне и мерещится всякая всячина, необъяснимая «дивность», проклятая чертовщина». В подтверждение поспешной догадки он ознаменовался простым, вовсе не хитрым, жестом: снова полез в боковой обширный карман и извлёк наружу маленькую бутылочку, изрядно початую, наполовину допитую.

«Ха-ха, так просто меня не возьмёшь!» – Солёный озлобленно усмехнулся, легко откупорил плоский стеклянный сосудик, содержавший мутноватую жидкость, отхлебнул изрядное количество, удовлетворенно причмокнул – и… немного подумав и прикинув на глаз капельные остатки, с облегчённым возгласом «Э-э-эх!» «доделал» их до полного окончания. «Нашли Иванушку-дурачка?! Аха-ха-ха! С таким-то изумительным «перваком», – в его понимании подобным образом выглядел крепкий, недавно выгнанный, самогон, – стану я чего-то бояться? Сейчас неплохо «поправлюсь», пережду, пока хмельное варево растечется по застарелым жилам, и двину издавна проторённой дорогой! Жалко, конечно, что не посчастливилось раздобыть немного ещё… – постепенно хмелея, раздосадованный мужчина озабоченно хмыкнул; но, чувствуя приятный жар, приятной негой расходившийся по желудку, переменил настроение с унылого на бодро приподнятое, а далее говорил с весёлым оттенком (пустую бутылку он продолжал удерживать в правой руке): – Уф! Греет вроде нормально; да и по безмозглой «бестолковке», походу, вдарило тоже прилично – удачно, не меньше чем нужно. Отлично! Вот теперь, пожалуй, преспокойненько можно следовать дальше: с принятой дозой мне и бескрайнее море становится по колено». Определившись с первоочередными приоритетами, пьяненький мужичонка встряхнул вихрастой, давно не чёсанной, головой и шаткой походкой вступил в непроглядную, густо чёрную, темень; он пошёл укоренившимся, «до боли в печёнках» знакомым, маршрутом.

Пройдя чуть больше пятнадцати метров, он снова остановился. В настоящем случае им двигали помыслы не трусливые, совсем не тревожные, а гнусные да чуточку мстительные: он как раз достиг дощатого ограждения, окаймлявшего простенькую избёнку, и зловредно припомнил, что в ней, на временное проживание, изволила поселиться местная участковая. Солёный всё ещё удерживал опустошённую ёмкость, некогда содержавшую крепкое варево, и, отвратно хихикая, гнусаво высказывался: «А что, если я немного загажу огородец, прилегающий к домику «подлой ментёнки»? Думаю, ничего существенно страшного для меня не случится, а ей хотя и немного, но станется неприятно; не то, ишь! взялась тут нами, «нормальными пацанами», командовать, – термин, несоразмерный возрасту, применился в качестве причисления себя к лицам криминальной направленности. – На-ка, «мерзкая сучка», получи от меня стеклянный подарочек. Глядишь, разобьётся, а ты, пропалывая земельные грядки, когда-нибудь, неудачливая, возьмёшь да порежешься! – произнося недоброжелательные слова, изрядно опьяневший мужчина сделал широкий замах и запулил недавнюю ношу прямо во владения блюстительницы неждановского порядка, – хи-хи-хи, – зло захихикал недобросовестный пьяница, услышав, как брошенная посудина опустилась точно на камень (она обозначилась характерным отзвуком разбиваемого стекла и разлетавшихся мелких осколков), – будет тебе теперь «кровавая работёнка»! Не убралась своевременно – теперь «описанная» красавица, – говорил он и иронично, и ядовито, – немножечко расстараешься и доставишь мне скрытое удовольствие».

Осольцев много бы чего ещё высказал, направляя нелицеприятные выражения в адрес ненавистной хозяйки (в ходе служебной деятельности они уже неоднократно пересекались)… Но вдруг! Сзади почувствовалось нечто необъяснимое, ни на что не похожее: во-первых, его настигло лёгкое холодное дуновение, враз заставившее на неразумной головушке зашевелиться курчавые космы; во-вторых, послышался осторожный, еле слышимый, звук, похожий на «хлюп, чвак, пшик – хлюп, чвак, пшик». Вмиг кожа «трусливая» съежилась, словно кем-нибудь натянулась; ноги и руки лихорадочно задрожали, а «храбрый» хмель в мгновение улетучился. Перепуганный алкоголик стоял ни жив ни мёртв, не смея поворотиться назад и ожидая самого худшего. Так прошла секунда, проследовала вторая, минула третья. Необъяснимые шумы становились всё ближе, делались чётче; они нагнетали непобедимое чувство непомерного страха всё больше и больше. Становилось понятно, что вражье отродье приближается конкретно к нему, и не виделось ни малейшего шанса, чтобы оно свернуло куда-нибудь в сторону. Ситуация виделась патовой. Протрезвевшему Геннадию если чего и осталось, то покрепче закрыть остекленевшие зенки и терпеливо дожидаться неотвратимой, фактически неминуемой, гибели. Так он, впрочем, и сделал: стоял, ошеломлённый, не двигался с места, единственное, легонько подрагивал и готовился к непременной, самой скоротечной, развязке. Подозрительное дело, странные непонятности нечаянно прекратились, как бывает, к примеру, когда грациозная пантера, подкравшись к выбранной жертве, изготавливается к последнему, смертельно роковому, прыжку. Именно о возникновении чего-то подобного и подумал загулявший ночной бедолага, отправившийся на далёкую прогулку в так-таки неурочное время. Ещё ему пришло на растревоженный ум: «Не покричать ли мне участковую? Наверное, она уже дома, непременно меня услышит и, хочешь не хочешь, окажет надлежащую помощь, настолько необходимую, насколько, в крайне запутанном случае, надобную».

Осольцев совсем уж хотел было вскрикнуть; но тут… плеча его кто-то тихонько коснулся (легонько так, совсем ненавязчиво), а следом мелодичный голос, вроде бы нежный, но и с игривым оттенком суровости, грубовато заметил:

– Геннадий Сергеевич, ты чего, паршивец, ты, эдакий, битое стекло мне в участок закидываешь? Наверное, тебе, гражданин Осольцев сильно захотелось поучаствовать в общественно полезных работах и навести на всей центральной территории – а заодно и возле моего служебного дома – идеальный порядок – так прикажешь тебя понимать?

«Хлюп, чвак, пшик – хлюп, чвак, пшик» раздалось из резиновых дамских сапожек, обутых на прекрасные ножки, когда Шара?гина обходила нерадивого злыдня, застигнутого прямо при совершении постыдного, по чести трусливого, предприятия. Понять её нетрудно, после неприятного случая, произошедшего сегодня в лесу, на ночной вызов она вышла в высокой обуви да плотных матерчатых брюках.

– Иду я, значит, по строгой служебной надобности, – продолжала объяснять категоричная полицейская, в левой руке сжимая рабочую папку, а правой поправляя вдруг съехавший локон, чёрный и непослушный, – и что же, спрашивается, я слышу? А! Слух мой острый улавливает одно неприятное обстоятельство, как будто некий       зловредный негодник бессовестно разбивает в моём огороде стекло – ну, как, скажите на милость, было сразу же не вмешаться? Итак, уважаемый Геннадий Сергеевич, – говорила она саркастически, – растолкуйте мне, пожалуйста, глупенькой: что я тебе настолько нехорошего сделала, чтобы ты решил мне подкинуть «остренькую свинью»? Между прочим, грешным делом я вначале подумала, что кто-то обнаглел настолько, насколько соизволил нахально пробраться в мои крохотные пенаты – пришлось подкрадываться к собственному жилищу. Ну и! Я жду объяснительного ответа.

– Простите меня, товарищ справедливая участковая, – обращался пьяненький мужичок и льстиво, и вежливо, и почтительно (оно и неудивительно, несравненная брюнетка уже успела обрасти определённым авторитетом, а если она находилась в так называемых «расстроенных чувствах», то с ней и вовсе старались не связываться), – проклятый «зелёный змей», негодник поганый, попутал, – приведённый термин понимался как «состояние сильного опьянения», – ничего не смог с собою поделать.

– То есть ты хочешь сказать, Осольцев, – даже в непроглядной темени отчётливо виделось, как грозно блеснули гневные карие глазки, – что кто-то другой, а не лично ты пытался морально меня сейчас «поиметь»?! По-твоему, получается, я наивная дура? Хотя-а… с другой стороны, ты вроде бы повинился, – Владислава вдруг вспомнила, что вышла в ночную службу совсем по иному поводу и что впереди у неё намечается занятие гораздо более важное «оформление некриминального трупа»; в итоге она решила дать «заднюю», но выйти с несомненным достоинством: – Значит, наказывать тебя серьёзно в общем-то не за что. Ладно, будем считать разногласия временными… Но! В ближайшее время, не сомневайся, я в обязательном порядке тебя навещу – вот там-то мы и продолжим незаконченную, сегодня начатую, беседу. Как это говорят?.. И в тёплой, и в дружеской обстановке, – и снова несравненная участковая говорила иносказательно, что отчётливо определялось по ехидной, в чём-то и хитрой, ухмылке, – сейчас, извини, разглагольствовать с тобою мне некогда! Пойду обслуживать очередной случившийся вызов. Тебе советую отправляться напрямую домой, а не шляться, пьяному, по поселковой округе, не закидывать честным гражданам пустых, едва-едва допитых, бутылок, – неглупая девушка, она давно уже поняла, к чему относился звук разбиваемого стекла, прозвучавший из её огорода (он выделился единовременно со служебным жилищем).

– Хорошо, хорошо! – мгновенно согласился разнузданный гражданин, не раз успевший облегчённо вздохнуть, что отделался и безобидно, и (вроде бы?) очень легко (а ведь мог и в Райково, что за тридцать километров, «бесплатно» скататься). – Ты, Владислава, – заискивающе перешёл он на панибратские нотки и указал вдоль направления, какое избрал себе в качестве конечного продвижения, – случайно идёшь не туда? – неслабая доля страха в несмелой душеньке так-таки сохранялась.

– Нет, – твёрдо заверила бравая полицейская и кивнула чёрными прядями вправо, – мне необходимо попасть на улицу Завокзальная. Короче – как не скажет достопочтенный, всеми уважаемый, Палыч – пойду я, пожалуй, не то и так изрядно с тобою «подзадержалась», пока объясняла неразумному пьянице прописные, заурядно примитивные, истины.

Едва закончив коротенький, но назидательный монолог, эффектная брюнетка обошла нашкодившего мужичка по левую руку (невольно тянуло поближе к дому), а следом, на зависть бодрой походкой, направилась в противную сторону. Как и раньше, при каждом шаге, шаркая плотными брюками о мягкую резину разноцветных сапог, раздавался непривлекательный звук: «Хлюп, чвак, пшик – хлюп, чвак, пшик», немногим ранее до ужаса напугавший Осольцева. Тот грустно выдохнул, но, правда, теперь уже не спокойно (как чуть раньше, когда осознал, что благополучно отделался от скорого полицейского прессинга), наоборот, уныло, тревожно, протяжно. Легонько пошатываясь, Генаха ступил в непроглядную, несказанно опасную, темноту.

***

Отойдя от Солёного, Шарагина вернулась на прежнее направление и грациозной походкой отправилась исполнять основные служебные обязанности; они связывались (как передал ей дежурный по райотделу) с недолгим оформлением (якобы?) некриминального трупа и последующим направлением его в судебно-медицинскую экспертизу. Вначале деятельная брюнетка следовала тем же путём, что некоторое время назад избрал для себя местный любитель креплёного самогона. Миновав деревянное здание станции, она свернула не влево (откуда он прибыл), а отправилась прямо. Шустро пересекла железнодорожные ветки (три штуки), преодолела непродолжительное пространство и подошла к бревенчатому, завидно добротному, дому; он оказался ровно напротив.

Её уже ожидали. Возле дощатой калитки, изготовленной с короткими промежутками, одиноко постаивала незнакомая возрастная женщина; она выделялась крупными формами, но считалась не полной, тем более ожиревшей, а сильной. По сложившейся привычке, используя карманный фонарик, Владислава провела коротенький визуальный осмотр и сделала осмысленное умозаключение, что та, по всей видимости, достигла сорокалетнего возраста, что она не выделяется высоким ростом и что внушительная фигура представляется немного зловещей. Изобразив на широком, излишне округлом, лице, и неприятном, и зверском, чего-то наподобие дружелюбной улыбки, хозяйка назвалась Людмилой Ивановной Афанасьевой и предложила проследовать внутрь; по её словам, там находился скоропостижно почивший покойник. Когда заходила, наблюдательная сотрудница обратила внимание, как недобро блеснули каре-голубые глаза, как посмотрели они настолько же отчуждённо, насколько и недоверчиво да как маленький приплюснутый носик (возможно, вбитый когда-то в драке) неприветливо, злобно наморщился. Волей-неволей по спине отважной, не трусливой в общем-то, девушки пробежал опасливый холодок; он передавал неотвратное приближение чего-то неосознанного, но вовсе небезопасного. С проявлением негативных, едва ли не позорных эмоций, она справилась и по-быстрому, и решительно, а чтобы казаться намного бойчее, бодро определила:

– Показывайте: где находится почивший хозяин? Он умер в доме… в кровати?

– Сейчас сама всё увидишь и сама обо всём узнаешь, – грубовато ответила подозрительная гражданка (то ли истинная домовладелица, то ли обыкновенная приживалка?), зачем-то прихватывая в наружных сенцах тяжёлый, заточенный остро топор.

Интуитивно Шарагина потянулась к форменной куртке, слегка ослабила запиравшую молнию, засунула правую руку за пазуху (в левой она держала служебную папку), расстегнула на оперативной кобуре предохранительную заклёпку (в повседневной службе предпочиталась только такая – она и удобнее, и проще в использовании), потрогала тёплую сталь оружия, а убедившись, что всё приведено в боевую готовность, недоверчиво обратилась:

– Извините, а инструмент Вам, уважаемая, зачем?

– Мясо на поминки буду рубить, – говорила та размеренно, абсолютно спокойно, лишь зловещее сверкнула каре-голубоватым блеском, – гостей будет много, продуктов потребуется немерено… Ты что, «дочка», боишься, что ли, чего?

– Нет! – почти крикнула в ответ Владислава, резко открыла дубовую дверь и очутилась в помещениях обыденной сельской кухни, как и положено располагавшейся сразу при входе (она страшно нервничала, но показать испуганный вид – это недопустимо!).

Едва бесстрашная брюнетка оказалась внутри, приготовления недружелюбной Людмилы Ивановной стали выглядеть больше чем очевидными. С другой стороны, Владислава никак не могла взять себе в толк: почему та осталась дожидаться полицейских сотрудников, а загодя не пустилась «в бега»? По мнению прагматичной красавицы, похожий подход оказался бы наиболее объяснимым: на место происшествия, помимо неё одной, могла прибыть и целая опергруппа, состоящая, как правило, из четырёх вооруженных сотрудников.

Необъяснимые мысли посещали дотошную сотрудницу спустя секунд двадцать, сейчас же она воочию лицезрела следы жестокого преступления. Нет, внутри не виделось ни единой кровавой капельки, да и порядок не явился нарушенным – но вот мёртвое тело?.. Оно лежало на полуторном ложе, установленном справа, сразу при входе; на шее же наблюдалась характерная странгуляционная борозда, которая отчётливо передавала наступление смерти от механической асфиксии. Сверх выявленного несомненного доказательства, пытливый взгляд скользнул по остальному помещению кухни; в качестве основной обстановки он выделил отопительную кирпичную печь, газовый котел, обеденный стол, посудный сервант, остановился на металлической батареи и зафиксировал орудие жуткого, точь-в-точь безжалостного, убийства. Что же представилось критичному взору? На верхней трубе, крепившейся к обогревательному регистру, висела частичка обрезанного шпагата (тонкой бечёвки); она словно бы специально оставлялась как свидетельство насильственного отнятия жизни. «Каким-то необъяснимым образом кровожадной злодейке удалось подтащить покойного мужа – хотя, возможно, временного сожителя? – к системе домашнего отопления, – рассуждала Шарагина в коротенький промежуток, предоставленный для детальных раздумий, – засунуть его голову в удушающую петлю, затем как следует – но, похоже, непродолжительно? – надавить на грузное тело, – описывала она лежавшего на последнем ложе пожилого мужчину, – и – «адьюс»! – нужная цель достигнута».

Закончить у любознательной участковой так и не получилось. Пока она делала целиком оправданный вывод, краем пытливого глаза обратила внимание, что правильный ход логических размышлений стал понятен и находившейся рядом подозрительной женщине. Та сделала резкий замах топором, по-видимому (хотя лучше сказать – несомненно) намереваясь опустить его на чернявую голову – по-свойски «поквитаться» с прибывшей на вызов полицейской красавицей. Побуждающие мотивы, какие поселились в голове враждебной хозяйки, навсегда останутся непонятными (как?! – спрашивается – каким образом? – она собиралась избежать уголовной ответственности), да и путям-дорогам их вроде пересекаться раньше не приходилось… Впрочем, ни то ни другое не является сейчас важным. Итак, опасность выглядела реальной, а значит, и защищаться требовалось сообразно сложившимся вокруг критическим обстоятельствам. Если честно, к чему-то подобному Владислава была готова, а потому, не переставая, держала правую руку за пазухой, прочно сжимая рукоятку спасительного оружия. Но! Как всегда бывает, в самый необходимый момент (то ли табельный пистолет прочнее обычного засел в подмышечной кобуре, то ли стремительное нападение совершалось в высшей степени неожиданно?), одинокой полицейской, подвергшейся внезапной атаке, обороняться пришлось вовсе не с помощью огнестрельного боевого вооружения; нет, она (как и некогда в Мосино) применила обыкновенную прямоугольную папку, внутри проложенную картоном да изрядно набитую служебной документацией.

Предпринятый маневр оказался удачен! Подняв письменные принадлежности повыше над головой, предприимчивая красавица умело парировала первый удар. Непрочная обшивка предательски затрещала, но в целом всё-таки выдержала. Хотя бравая участковая и сумела избежать тяжёлого лезвия, но сам вероломный выпад представился мощным настолько, насколько она не удержалась в устойчивом положении равновесия. Теряя точку опоры, она резко отлетела назад, прямо к отопительному регистру, рядом с которым крепился белёсый обрывок шпагата; чуть раньше он подвёл доверчивому хозяину печальный итог. Требовалось что-то срочно предпринимать, потому как Афанасьева, выпучивая большие глазищи (то ли от необузданной ярости, то ли от накопившейся ненависти, то ли в силу одичалой, безжалостно скверной, натуры?) быстрой поступью двинулась дальше – она приготовилась к трагической экзекуции. «Убью, «ментовскую суку»!» – в яростном запале кричала она.

Медлить было нельзя! Всеми силами бесстрашной души, априори натренированных пальцев, Шарагина пыталась извлечь заряженный пистолет, но (либо она сильнее обычного нервничала, либо, и правда, в оперативной кобуре, удобно помещённой под мышкой, что-то внезапно заклинило?) спасительному оружию доставаться совсем не хотелось. В очередной раз пришлось надеяться на наработанную реакцию, развитую в ходе неустанных, длительно изнурительных, тренировок: в роковой момент, когда стальное топорище вновь опускалось на чернявую головёнку, увёртливая красавица крутанулась всем ловким станом, переместилась на левую сторону, поджала под себя обе ноги, а оказавшись от разъяренной хозяйки с правого боку, чётко двинула двумя стопами по пухленькой голени. Естественно, разгорячённая неприятельница, никак не ожидавшая каверзного подвоха, потеряла боевое преимущество и всем тяжёлым корпусом завалилась на лежавшую на полу умелую участковую. Той бы немного посторониться, чтобы получить себе более выгодную позицию (когда предполагаемые противники находятся рядом); однако узкое помещение кухни оказалось не очень большим, и оборонявшаяся брюнетка переместилась аккурат к подножию полутороспальной кровати, где «миролюбиво» возлежал убитый покойник.

Так или иначе, две представительницы прекрасного пола (одна невероятно красивая, другая не менее злобная) сцепились в последней, жизненно решающей, битве. Они крутились на ограниченном пространстве, ворочались словно ужи, шипели друга на друга, подобно ядовитым гадюкам, орали колкие грубости да явственные угрозы, обоюдно хватались за волосы, раздёргивали лохматые космы, но и не забывали наносить чувствительные удары, пускай не слишком и ощутимые, зато практически непрерывные. Наконец! Наступила злосчастная кульминация: более ра?звитая хозяйка очутилась сверху и сдавила толстые, словно сардельки, пальцы на хрупком горле поверженной жертвы. Казалось бы, всё – смертельный конец! Побеждённая брюнетка надсадно хрипела, сплошь задыхалась… Но, нет! Похоже, искусная полицейская представлялась совсем не простой: она специально отвлекла у разъярённой соперницы (во время схватки ни много ни мало не думавшей) излишнюю бдительность; сама же в критичный момент полезла за пазуху и (о, большая удача!) после стольких тягостных испытаний, извлекла наружу огнестрельное, подлинно боевое, оружие.

Нет, стрелять она не стала, а ловким тычковым движением двинула раздухарившейся неприятельнице воронёным дулом вниз широкого подбородка: сняла необузданный признак агрессии и привела её в состояние полной прострации. Когда ненавистное тело, вонявшее застарелым потом, безвольно обмякло, Шарагина брезгливо его откинула, следом, немного подрагивая от нервного возбуждения, проворно вскочила, хорошенечко отряхнулась, зацепила на «неактивных запястьях» наручники, а затем, как полагается, отзвонилась с подробным докладом дежурному (при сложившихся обстоятельствах на место происшествия требовался выезд квалифицированной оперативно-следственной группы).

***

Едва ли Осольцев проделал больше пятнадцати метров; он лишь немного удалился от «осквернённого дома», зато приблизился к заброшенному строению, некогда снабжавшего населенные пункты, расположенные поблизости, молочной продукцией. В настоящее время оно пустовало, а полуразрушенным видом навевало горьковатую тоску, сплошное уныние. Если вкратце остановиться на внешних характеристиках, то на ум приходит кирпичный каркас, исполненный в виде протянутой буквы «Г»; оконные проёмы видятся пустыми – отсутствуют даже рамы; внутренние помещения выделяются обшарпанной облицовочной плиткой; окружающая территория вовсе не огорожена, заросла кустарниковой растительностью и завалена отходами человеческой жизнедеятельности, или попросту отвратительно пахнувшим уличным мусором.

И снова у одинокого путника засвербело под ложечкой, несильное тело охватилось неприятной нервозной дрожью, необъяснимой и жуткой, а смятенные мысли наполнились сверхъестественным страхом, холодившим душу да чрезвычайно морозившим лёгкие. Не находя разумного объяснения, Генаха снова остановился – застыл на единственном месте, не смея пошевелиться; он стал внимательно вслушиваться и в ночную природу, и в тихую обстановку.

Немного отвлекаясь следует рассказать, что, кроме полуразвалившегося молокозавода, поблизости присутствовало здание ещё и другое – бывшая общепитовская столовая; она точно так же оставляла «желать наилучшего», а выглядела если и не плачевно, то по крайней мере зловеще убого. В отличии от развалин соседних, построенных из красного кирпича, второе строение возводилось исключительно из силикатных конструкций. Сейчас, в той же прискорбной мере, тут наблюдались и полное запустение, и неприглядное отсутствие ограждения, окон, дверей; а вонючие кучи находились не только снаружи, но и внутри. Хвать! Из тех загаженных помещений послышались некие непонятные звуки; они привели перетрусившего пропойцу к состоянию паническому, едва ли не отрешённому.

Осольцев стал пристально вслушиваться. Из глубокой темноты, зловонной и мрачной, доносилось легонькое попискивание; оно не напоминало ничего из ранее слышанного и походило на «чвак, псик, кхак» – как будто кто-то неизвестный (и, кажется, не один) кого-то смачно жуёт и как будто (по-видимому, не находя взаимного понимания?) необъяснимо с кем-то ругается. Отголоски представлялись чудовищными, точно из дьявольских глубины преисподней разом вырвалось тысячу демонов и точно теперь они многоголосо, но полушёпотом сливаются одной интонацией. «Что сегодня за ночь-то «такая-разэдакая»? – трясясь от суеверного ужаса, загулявшийся путник находил в себе силы и пытался мысленно рассуждать. – Словно злая судьба на меня за что-то обиделась и словно сама зловещая смерть накрывает плотным крылом, страшным и чёрным, неотвратимым и вездесущим. Может, попробовать побежать? – мысль казалась неглупой; но жизненные силы как будто разом закончились, а застывшие, трусливо дрожавшие, ноги вообще не трогались с места. – Что же со мной такое, неужели всё – кончились мои бесславные похождения? – хоть в последней фразе нерадивый, давно уже спившийся, мужчина отметился истинной правдой (на протяжении последних лет пятнадцати он не выделялся ничем, кроме содержания антиобщественного притона). – «Мабуть», меня всё-таки пронесёт? – выдвигал Геннадий наивные версии, частично (почему-то?) переходя на украи?нское изречение. – Да, скорей всего, так и будет; но надо хоть что-нибудь предпринять и хоть как-то проявить спасительную активность».

Подумано – то?тчас же и проделано. Превозмогая неописуемый страх, враз протрезвевший мужчина (от нестерпимого ужаса последние алкогольные капли сразу и выветрились), попытался шагнуть… Он выдвинул правую ногу немного вперёд и преодолел расстояние, едва ли доходившее до четверти метра. Поставив стопу, обутую в резиновый сланец, на голую землю, застыл и снова прислушался: из соседнего строения продолжало навязчиво доноситься «чвак, псик, кхак» и не ощущалось никаких активных подвижек; зато из бывшего молокозавода, угрюмым остовом уныло торчавшим в ночи?, повеяло холодненьким дуновением, уже знакомым и до крайности жутким. Следом послышалось многоликое шевеление; неотвратимой волной оно накатывалось в сторону одинокого путешественника, запоздавшего путника. Насмерть испуганный, Генаха почувствовал, как штаны его становятся неприятными, мокрыми, липкими, а лихорадочная дрожь в мгновение прекратилась, предоставив похолодевшую кожу под мириады неисчислимых мурашек.

И тут он увидел! Нет, взбудораженному взору представилось не нечто, скажем, необъяснимое, по-дьявольски сверхъестественное; напротив, в представшем явлении не существовало ничего ни мистического, ни потустороннего, ни сколько-то фантастического. Что же то было? Со стороны заброшенного здания на него надвигалось несметное полчище неприятных, да попросту омерзительных, крыс, и шипевших, и пищавших, и злобно кричавших. Невиданное столпотворение случилось неожиданно, разом, всем скопом; многочисленное «войско», насчитывавшее не меньше двух тысяч безжалостных «воинов», остервенело мчалось в сторону бывалого проходимца. Но что же он сам? Солёный застыл в неестественной позе и крепко зажмурил непутёвые зенки, совсем ещё недавно сверх меры наглые, более чем уверенные, теперь же трусливо спрятанные; не вызывало сомнения, он приготовился умирать, смирился с жестокой, на редкость мучительной, участью и не отдавал происходившим событиям практического отчёта. А! Бесчисленные враги становились всё ближе и ближе! Причём на «боевую» помощь к ним мчались ещё и отвратительные собратья, находившиеся в полуразрушенном строении бывшей столовой.

Кровавая развязка наступила через каких-нибудь пару мгновений. Неблагонадёжный человечишка, бесполезный член общества, был резко сбит с ног и буквально окутался накатившей крысиной волной. В следующую секунду в него уже впивались мелкие, но острые зубки; они разрывали закоренелого пьяницу на мелкие кровавые части и превращали его в растерзанное багряное месиво.




Глава V. Новая знакомая


Дожидаясь утра, Лисина Юля неторопливо бродила по многочисленным неждановским улочкам; она присматривала себе временное пристанище, где можно ненадолго осесть и хоть как-нибудь прилично пристроиться. Шестнадцатилетняя разведчица обошла уж практически двадцать порядков, но ничего приемлемого пока ей так и не приглянулось. Если домишко представлялся нормальным, то обязательно оказывался жилым, а если какое жильё пустовало, то непременно оставляло желать наилучшего, ну, или попросту выглядело полуразвалившимся, к проживанию непригодным. Помимо всего перечисленного, озорная плутовка являлась девушкой чистоплотной и требовательной, сызмальства привыкшей к благоустроенному комфорту. Сначала её приучали следить за собой в детском доме (где она воспитывалась аж до тринадцатилетнего возраста!), а затем, когда она бесцеремонно сбежала, Юла и сама, обретя себе полную независимость, селилась либо в презентабельных съёмных квартирах, либо в престижных отелях (где лучше предпочиталось изображение Бенджамина Франклина, чем всякий другой документ, способный удостоверить личность въезжавшего постояльца). В поселке Нежданово юная ловкачка очутилась впервые; она совсем не представляла, как он устроен, но нечто определённо подсказывало, что ни элитных гостиниц, ни постоялых дворов, ни чего-то хоть сколько-нибудь похожего в желаемой перспективе найти не получится. Почему? Да потому что их попросту – нет! Смутные сомнения, не лишённые практичного смысла, могли бы устраниться с помощью всемирной сети; однако… отправляя на сложное задание, Оксана (дабы избежать досадного провала, скорого, глупого) лишила юную лазутчицу всяких средств связи, способных её скоропалительно выдать – сопоставить особую принадлежность к государственным секретным структурам. «Телефон, если что, добудешь себе сама, прямо на месте, – сказала она в момент расставания, когда «изымала» у полюбившейся воспитанницы новенький серебристый iPhone, который сама же ей чуть раньше и подарила, – уверена, с несложной задачей, – она доброжелательно тогда улыбнулась, – ты справишься "на отлично!"».

Итак, Лиса бесцельно блуждала около четырёх часов; на улице давно рассвело, время стремительно приближалось к семи. Не зная, чего она конкретно проделает и какие первостепенные шаги ей следует предпринять, шаловливая бестия забрела на одну из окраинных улочек; она располагалась с восточной части провинциального населённого пункта, на личную поверку случившегося вовсе не маленьким. Прогон оказался непродолжительным, включал в себя всего-навсего шестнадцать домов, не имел ни асфальтированного покрытия проезжей части, ни дополнительных тротуаров, а если чем и выделялся, то только двенадцатью жилыми строениями, четыре же считались заброшенными. Именно тут и подвернулась пригодная, приличная в общем, избёнка, способная приютить одинокую, немало уставшую, путницу. «"Хрен" с ним! – кого она подразумевала, плутоватая красавица распространяться не стала, но рассудила-то, в сущности, здраво: – Заберусь-ка я, пожалуй, в тот полусгнивший бомжатник, пару часиков пересплю – что-то я на диво очень устала? – соберусь с просветлёнными, наиболее перспективными, мыслями, а та-а-ам… – она блаженно зевнула, – на трезвую голову уж буду чего-то додумывать. «Лять», Оксана! – ругала она чрезмерно предусмотрительную наставницу. – Хоть бы денег немного оставила?! Так, нет же, иди, говорит, крутись, как делала раньше; тебе, мол, не привыкать, – Юла как раз подходила к бревенчатому строению, второму с дальнего края; она ухватилась рукой за покосившуюся калитку (непрочный и ветхий забор, какой ещё сумел сохраниться, вплотную крепился к фасаду) и, надсадно поскрипывая, потянула её на себя, – хорошо ещё у меня в потаённом загашнике, под стелькой правой кроссовки, остались спрятанными американские денежки; их я, по случаю, раздобыла ещё в последнюю вылазку, когда мы с Оксаной и Павлом, – вспоминая о погибшем воспитателе, печально вздохнула, – сражались с безжалостным, до крайности жестоким, ханом Джемугой».

Очутившись на приусадебной территории, пронырливая пройдоха подошла к почерневшему, чуть покосившемуся, крыльцу, где входная дверь едва-едва крепилась на тоненькой «липочке» – и… неожиданно напряглась. Интуитивно она почувствовала, что поблизости кто-то находится. «Может, я ошиблась и выбранный домик остаётся жилым? – размышляла отнюдь не глупая девушка, возвращая назад дощатую створку (секундой раньше она начала её открывать). – Однако странно?.. Кто, позвольте спросить, будет селиться в полусгнившей, до дрожи неприглядной, хибаре – тут и мебели-то приличной, наверное, нет!» Рассудительные процессы прервались дерзким, звонко напористым, окриком; он передавал высокие интонации:

– Эй, «карейка»! Ты чего здесь, непрошенная, забыла?

Грубоватый голос раздавался не изнутри, а откуда-то сзади. Требовалось срочно развернуться на пройденный путь, что Лисина, легонько вздрогнув, той же секундой и сделала. Они оказались лицом к лицу. Прямо перед ней, на расстоянии примерно полутора метров, да в выразительной позе, застыла молодая особа; она выдавала принадлежность к прекрасному полу и приготовилась к преднамеренной драке. Невольные соперницы оказались примерно одинаковыми (и возрастом, и ростом, и телесным сложением), а значит, поединок предвиделся равнозначным. Оценив бойцовские перспективы, Лиса, давно привыкшая к «уличной жизни» (да ещё и получившая кое-какие навыки в военном училище), обратила первым делом внимание, что продолговатое лицо у разгоряченной незнакомки легонько подрагивает (выдает немалое нервное напряжение), что каре-зелёные глаза излучают ярость, скорее наигранную (в глубине же они скрывают качества вовсе не бравые), что огненно-рыжие волосы, вьющиеся в длинные локоны, остались распущены, то есть пригодны к ручному захвату, и что неброская одежда (засаленная серая куртка, нестиранные синие джинсы, вытертые на бедрах и голенях, а также китайские голубые кроссовки, видавшие виды) не выдают в ней человека, способного обеспечить себе нормальную рукопашную подготовку.

– Ты чего это «раскудахталась», «глупая клуха»? – Юла никогда не уклонялась от сгущавшихся неприятностей (вот и сейчас, уткнув руки в боки и гневно стрельнув распрекрасными глазками, она заняла воинственную позицию, передававшую невероятную непреклонность, несгибаемую твёрдость характера). – Давно не трепали?!

– Хм, ты, что ли, «невзрачная худышка», мне «вломишь»? – действительно, облачённая в свободную одежду, засланная разведчица выглядела чуть меньше обычного (поэтому, наверное, местная девчушка чувствовала себя гораздо увереннее?). – Ты это серьезно?! Гляди, не рассыпься.

– Да кто ты вообще такая – хозяйка?! – дерзновенная бестия хотя и не сторонилась предполагаемой стычки, но всё-таки выглядела намного умнее (да ещё и успела пройти определённую служебную выучку). – Если я как-то нарушила твоё личное пространство, то ты просто так скажи – чего «петушиться»? Ну, и?! Так кто ты – представься?

– Я Люба Па?лина! Меня в посёлке все знают, – нарывавшаяся проказница отобразилась горделивой позицией, выпятила наливавшуюся сочную грудь, выставила левую ногу немного вперёд, а уподобившись боевой незнакомке, выразительно подбоченилась, – и стараются со мною не связываться. Теперь говори – кто ты?

Непрошенная гостья чуть-чуть призадумалась. Она не знала, можно ли кому-нибудь открыться (Оксана никак не проинструктировала) или придумать наиболее подходящее прозвище. Плутоватая бестия ненадолго замешкалась, чем позволила наивной сопернице на миг обмануться – предположить, что «хлипкая незнакомка» изрядно её перетрусила. Казалось бы, мелочь? Для агрессивной девчушки она послужила сигналом к началу активного действия – проведению внезапного нападения. Разъярившись, Любовь разразилась воинственным кличем, и кинулась на молчаливую жертву, и вознамерилась вцепиться в распрекрасное, слишком уж милое, личико. Понятно, сама она являлась совсем некрасивой, и чужое преимущество, выраженное в настолько немаловажном вопросе, сыграло существенную роль для выбора объекта первостепенного натиска. Разумеется, она промахнулась. Хотя Лисина и задумалась, чуть-чуть отвлеклась, но тревожную обстановку держала под полным контролем. Юла лишь легонечко отступила в сторонку и свободно пропустила мимо излишне разгорячённую «львицу»; вдогонку она пнула по пышной, на диво упругой, заднице.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vasiliy-boyarkov/uchastkovaya-plutovka-i-devushka-general-67825968/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения